Седьмая функция языка

– Даже не знаю, что кажется более невероятным, – говорит Симон, – шестая победа Борга… или его поражение.

Борг отвечает эйсом. Лендл что-то кричит на чешском.

Симон понимает, что он желает Боргу победы, и в этом пожелании, несомненно, есть толика суеверия, консерватизма, боязни перемен, но это была бы также победа вероятного над невероятным: Борг, бесспорно, номер один, он обошел Коннорса и Макинроя, разбил всех соперников на пути к финалу, тогда как Лендл, пятый мировой номер, чуть не проиграл полуфинал Хосе Луису Клерку, а во втором туре – Андресу Гомесу. Все в порядке вещей…

– Кстати, есть новости от Фуко?

– Да, мы переписываемся. В Париже я живу у него. Он продолжает работать над историей сексуальности.

– А… седьмая функция его не интересует? Хотя бы как предмет изучения?

– Вообще-то, в последнее время он отошел от лингвистики. Может, еще вернется. Как бы то ни было, он проявил деликатность и сообщил мне об этом первому.

– Хм, понятно.

– Да нет, я ничего не хотел этим сказать…

У Борга снова брейк.

Симон и Слиман прекращают разговор и следят за игрой.

Слиман вспоминает Хамеда.

– А как эта дрянь Кристева?

– У нее все хорошо. А знаешь, что стало с Соллерсом?

Недобрая ухмылка озаряет лицо Слимана.

Оба смутно чувствуют, что в один прекрасный день сойдутся лицом к лицу за звание великого Протагора в «Клубе Логос», но сейчас друг другу в этом не признаются. Умберто Эко Симон вообще постарался не упоминать.

У Лендла тоже брейк.

Исход игры все более неоднозначен.

– А у тебя какие планы?

Симон усмехается, демонстрируя культю.

– «Ролан Гаросс» выиграть будет сложно.

– Но для поездки в Транссибирском экспрессе то что надо.

Симон смеется над аллюзией на Сандрара, еще одного однорукого автора, и задается вопросом, когда Слиман успел так натаскаться в литературе.

Лендл не хочет проигрывать, но Борга поди сломай.

И все-таки…

Происходит невероятное.

У Лендла брейк.

И подача в решающем гейме.

Молодой чех волнуется: ставка высока.

Но выигрывает.

Непобедимый Борг сражен. Лендл вскидывает руки ввысь.

Слиман со всеми зрителями аплодирует.

Симон смотрит, как Лендл поднимает кубок, и не знает, что думать.

Эпилог Неаполь

97

Симон стоит у входа в галерею Умберто Первого, откуда ему открывается гармоничное и возвышенное сочетание стекла и мрамора, но внутрь не спешит. Галерея – ориентир, а не цель. Он развернул карту, ему непонятно, где же все-таки виа Рома, у него впечатление, что план города неправильный.

И все-таки виа Рома должна где-то быть. Но вместо нее – виа Толеда.

Сзади, с противоположного тротуара, за ним с интересом наблюдает пожилой чистильщик обуви.

Симон знает, чего тот ждет: хочет посмотреть, как он будет складывать карту одной рукой.

У старика есть деревянный ящик, на нем он соорудил подпорку, на которой держится обувь. Симон замечает, что есть даже скос для каблука.

Они переглядываются.

Озадаченность царит по обе стороны неаполитанской улицы.

Симон не знает точно, где находится. Он начинает складывать карту – медленно, но ловко, не сводя глаз с чистильщика.

А тот вдруг переводит взгляд в точку где-то выше, строго по вертикали, и Симон чувствует – происходит что-то не то, поскольку тусклая мина старика вмиг сменяется изумленной.

Симон задирает голову и только-только успевает разглядеть фронтон, венчающий вход в галерею, и барельеф (две фигурки херувимов обрамляют герб или что-то подобное), который отделяется от фасада.

Чистильщик и хотел бы, наверное, что-нибудь крикнуть, предупредить (Statte accuorto!)[522], чтобы не допустить драмы или хотя бы как-то в ней поучаствовать, но из беззубого рта не вырывается ни звука.

Однако Симон здорово изменился. Нет больше библиотечной крысы, которую вот-вот расплющит полутонная каменная глыба, зато есть однорукий субъект, довольно высоко поднявшийся в иерархии «Клуба Логос» и как минимум трижды избежавший смерти. Он не пытается отойти, как велел бы нам инстинкт, его реакция – вразрез шестому чувству: он прижимается к стене здания, и тяжелая масса разбивается у его ног, не оставляя на нем ни царапины.

Чистильщик не может опомниться. Симон смотрит на обломки, на чистильщика, на оцепеневших прохожих.

Он тычет пальцем в несчастного старика, но, естественно, не к нему обращена грозная отповедь: «Если все-таки хочешь меня убить, извернись как-нибудь похитрее!» Или романист просто на что-то намекает? «Тогда нужно выражаться яснее», – раздраженно думает Симон.

98

«Это из-за прошлогоднего землетрясения; все дома расшатались; рушатся – только гляди».

Симон слушает Бьянку, которая объясняет ему, почему мраморная громадина чуть не свалилась ему на башку.

– San Gennaro, святой Януарий, остановил лаву во время извержения Везувия. С тех пор он покровитель Неаполя. Каждый год епископ кладет щепотку его иссушенной крови в стеклянную колбу и взбалтывает ее, пока кровь вновь не станет жидкой. Если кровь растворяется, значит, Неаполь минуют несчастья. И как ты думаешь, что случилось в прошлом году?

– Кровь не растворилась.