Седьмая печать

Сначала разговор за столом отличался вялостью, ибо все были более заняты вкусной едой, чем отвлечёнными (например: «сластей довеку не наешься») мыслями. Но когда с основными блюдами было покончено, когда изрядно затравили червячка и когда ягодная водка произвела ожидаемое расслабляющее воздействие на главу семьи, общая беседа оживилась. Впрочем общей её, как всегда в доме Ахтырцевых, назвать можно было только с значительной натяжкой, поскольку, по обыкновению, разглагольствовал и витийствовал, главным образом, Виталий Аркадьевич; участие же других собеседников сводилось почти исключительно к односложным ответам, междометиям и кивкам. Жена с такой особенностью застольных бесед давно смирилась и очень редко супругу возражала (умная женщина знает, что мила повиновением); старшие дети, а также Соня и Надя, внимали; младший, Николенька, который, как повелось, от любимого папеньки был ни на шаг, сосредоточенно размазывал пудинг по тарелке.

Отец семейства сначала говорил о чести и достоинстве, о том, что слова эти применяют ныне, к сожалению, слишком часто (и не всегда, увы, говорящий «честь имею!» действительно имеет честь), и, быть может, оттого они многими незрелыми умами воспринимаются как стёртые монеты, и уже мало кого впечатляют, и оказывают не столь сильное организующее действие, как хотелось бы. Между тем, честь и чувство собственного достоинства — это как второй скелет у человека; если человек свято бережёт свою честь, если он беспокоится о собственном достоинстве, он становится крепче и легко выдерживает те тяжёлые жизненные испытания, от которых моментально ломается человек подлый. Потом в весьма изящных и поучительных выражениях он с четверть часа обрисовывал чувство любви к родине, отчего плавно перешёл к нынешней очень непростой ситуации в России:

— Я вам говорю это для того, чтобы вы видели яснее, чтобы правильно понимали происходящее вокруг, — произнося последние слова, отец семейства кивнул Соне с Надей, чем продемонстрировал, что обращает своё красноречие именно к ним и только к ним, так как остальным присутствующим слушать его речи либо слишком поздно (Анна Павловна), либо чересчур рано (Николенька и пр.). — Власти наши действуют мягко. Несколько не те проводят реформы. Под влиянием вредных вольнодумцев ввели суд присяжных. Иные остряки уже называют его: куда повернул дышло, туда и вышло. Террористов оправдывают... Да, да, я имею в виду прошлогоднее покушение на жизнь градоначальника. Скажите мне: хоть в одной европейской стране оправдали бы девицу, стрелявшую в градоначальника?.. Никогда! Только у нас такое возможно; только в нашем отечестве одна крайность погоняет другую. Что у других движение, у нас — метания; что у других на пользу, у нас — сплошь перегибы. Увы, дураков у нас хватает!.. Дошли до абсурда: террористов оправдывают. И, значит, как бы дают им карт-бланш — убивайте дальше, оправдание возможно... Между тем политика должна быть жёстче. В этом я совершенно убеждён. Мягок государь, мягок. С волками нужно быть жёстче, ибо их уже не переделаешь.

— Конечно, социалисты прибегают не к тем методам, — осторожно вставила Надя, когда Виталий Аркадьевич наливал себе новую рюмку. — Но они же не только протестуют, они и преследуют какие-то цели.

— Вот! Умная девушка! — воскликнул Виталий Аркадьевич и бросил на Надежду испытующий взгляд. — Я ждал от кого-нибудь из вас таких слов. Цели они, разумеется, преследуют. Им не нравится существующий экономический строй, и они хотят его разрушить. Их не устраивает угнетение человека человеком, и они хотят построить общество всеобщего равенства. Хотел бы я взглянуть на такое общество, если оно, конечно, возможно... Основная их цель — сокрушение буржуазии. А полиция и жандармы, как заявляют господа социалисты, достижению этой цели препятствуют. Методами террора революционеры-социалисты хотят, во-первых, полиции и жандармам отомстить и, во-вторых, принудить полицию и жандармов отойти в сторону и не мешать расправе над буржуазией. Далее... Они декларируют счастливое будущее народа. Вопрос — какого народа?.. И другой вопрос: возможно ли счастливое будущее у народа, не сумевшего организовать в своём отечестве крепкую власть?.. Евреи, поляки, латыши, чухонцы... Они среди социалистов сплошь. Но, увы, при всём желании я не могу отнести их к друзьям русских, к друзьям России, к ревнителям российской державности. То, что я говорю, заметьте, не имеет ничего общего с национализмом. Боже упаси! Просто такой образовался расклад, и я его вам здесь представляю, — он слегка улыбнулся и развёл руками. — Итак, к друзьям России названных инородцев я, отнести не могу. Скорее даже наоборот. Что им Россия! Едва только ослабнет державная власть, и они поднимут головы, поднимут крик и начнут раскачивать Россию. Да уже раскачивают, ходят «в народ», смущают мужика сказками, пишут брошюрки свои пачкуны, развращают народ дерьмом... Простите великодушно, не за столом будет сказано...

Николенька прыснул со смеху и едва не опрокинул чашку с чаем.

Ахтырцев-Беклемишев взглянул на сына строго: