Седьмая печать

— Вот что, молодой человек, сходите-ка в мой кабинет и принесите сейчас тоненькую книжонку со стола.

Ни слова не сказав, чувствуя вину за свой маленький проступок, Коля сполз со стула и побежал в кабинет.

— И действительно, вглядитесь — основная масса недовольных, масса бузотёров и правдоискателей происходит из их среды — из среды иудеев, католиков, протестантов. А иные наши близорукие умники мнят себя демократами и идут в поводу у словоблудов, что без чести, без совести, без святого русского патриотического чувства. Наши внутренние враги, коим нет никакого дела до нужд народа православного, очень нравятся нашим врагам внешним. Разве это не очевидно?.. И попомните мои слова: вторые ещё постараются помочь первым — деньгами, оружием, идеями и при удобном случае даже войсками...

Коля принёс книжонку, более похожую на тетрадку, и безмолвно положил её возле отца на краешек стола.

— Теперь о вредных брошюрках, что я давеча упомянул. Вот одна из них. Распространяется по почте... Называется «Смерть за смерть». Я отчеркнул здесь пару мест, — тут он опять взглянул на сына, на сей раз ласково. — Николенька, сходи к Маше, скажи, чтобы несла объявленные рулетики.

Когда мальчик ушёл, Виталий Аркадьевич раскрыл брошюрку:

— «Убийство — вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного. Русское же правительство нас, социалистов, нас, посвятивших себя делу освобождения страждущих, нас, обрёкших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русское правительство довело до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возводимых в систему»... Насчёт извергов и выродков человечества хорошо сказано. Признание своего рода. Заметьте, Фёдор Достоевский, которого у нас всё чаще называют властителем дум, в своём романе «Бесы» обозначает социалистов почти теми же словами. Как-нибудь почитайте на досуге. Роман сей общеизвестен и доступен, — подполковник раздражённо щёлкнул по брошюрке пальцем. — А вот относительно «убийств, возводимых в систему», на которые господа социалисты «решаются», очень многим из власть придержащих следует задуматься. Как далеко будет распространяться эта система? Насколько нужно быть с господами социалистами несогласным, чтобы оказаться жертвой этой системы?..

Вопросы Виталия Аркадьевича зависли в воздухе.

— А вот ещё замечательное: «Вы — представители власти; мы — противники всякого порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены и будете уничтожены!» Предельно ясно! Край! — не без досады воскликнул подполковник. — Никакого переговорного процесса, никаких компромиссов, взаимных уступок, взаимных прощений, ибо «не может быть примирения... и будете уничтожены!». Все мы будем уничтожены? Или кого-то пощадят? Сонечку, например, или Колю?.. А вот ещё! Вы только послушайте: «До тех пор, пока выбудете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас». Тайный суд у них. И всё тут! Наверное, и закон какой-нибудь свой, тайный. Решили: дикое бесправие. И потянулись за мечом... Вот цели, вот методы, — подполковник развёл руками, бросил книжонку на стол и одним махом выпил водку. — Не хотелось бы мне с автором сего опуса делать «общее дело»...

Взгляды взрослых, сидящих за столом, главным образом, Анны Павловны и Сони, обратились к Наде. Как будто здесь не монолог был Виталия Аркадьевича, не разъяснения были на злобу дня, а велась полемика, и как будто противную сторону представляла Надя. Впрочем, у Надежды было о чём подполковника Ахтырцева-Беклемишева, представителя действующей власти, спросить — после той расправы над студентами спросить, что Надя и Сонечка видели из окна:

— Методы социалистов мы готовы осудить, но можем ли мы поддерживать методы, к каким иногда прибегает сама власть? Не так давно мы видели с Соней...

Виталий Аркадьевич её перебил: