Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

- Козанька, козанька, я твой тигрик! Ком цу мир, битте!

Тут он поймал себя на мысли, что предлагать секс Нострадамусу - пусть даже в столь сексуальной его инкарнации - это уж как-то слишком по-гейропейски. А думка, посетившая следом, и вовсе охладила его либидо:

- А я?! ЧЬЯ ИНКАРНАЦИЯ, Я?!

- Людовиков, - молвила астрологиня. - XIII-го, XIV-го, XV-го и XVI-го, вместе взятых.

- Почему?!

- По пристрастию к роскошным дворцам, и их немеренному количеству.

Мимо по реке проплыл трамвайчик bateau mouche, полный жандармов и полицейских. Лучами сотни карманных фонариков они ослепили парочку под мостом и закричали, подбадривая, как на футболе:

- OLЕ OLЕ- OLЕ-OLЕ!

Прекрасная Астрологиня взяла Путтипута на руки и, прижимая к тёплой, мягкой, пахнущей сладким сгущенным молоком груди, стала качать, напевая на мотив колыбельной:

Не боимся мы французов,

Шашки востры есть у нас.

Скорей, дедушка Кутузов,

Допусти к французам нас!

Баю-бай, баю бай,

Путтипутик засыпай!

Бонапарт хоть и храбрится,

Но у нас попляшет он,

Как удастся с ним сразиться -

С нами сам Багратион!

Баю-бай, баю бай,

Путтипутик засыпай!

Подойдём к французу близко -

Он покажет голый тыл!

Побежит, тряся пипиской,

Глядь, его и след простыл!

Баю-бай, баю бай...

Смыкая веки, Путтипут подивился жребию Фортуны: вот, Нострадамус, великий магистр, а в новой инкарнации вынужден подрабатывать в шоу "Давай-ка, женимся", да ещё быть замужем за каким-то непубличным гуманоидом!

Сделав сонными губами пару сосательных движений, он сонно попросил:

- А можно мне, персональное пророчество?

- Пожалуйста:

Нефтяное платье короля скоро растает,

И, чтобы надроченный рейтинг не рухнул,

Потребуется срочно выдумать врагов - хоть в Африке,

Хоть ведьм, хоть у себя под носом, хоть в носу...

Захватив зубами сладкий, но жёсткий сосок Нострадамуса, Путтипут уже, было, блаженно засопел, как вдруг из воды донеслось протяжное пение, красотой и тонкостью голосов напоминавшее хор девочек Ленинбургского дома пионеров, а орлиным акцентом - хор кавказских долгожителей:

Путтипут пажьилой

На Дурдонисе жьил

С Хасбулата жьиной

Щури-мури крутил.

И аднажьди, кагда

Бил щурь-муриться рад,

К свой нэвэрний жьина

Прыскакал Хазбулат.

Путтипут прэдлажьил:

Дам тибэ я казну,

Лишь за ета атдай

Ти сваю мнэ жьину.

Расстигнул Хазбулат

Свой джигитский бещмет,

Паказал Хазбулат

Свой балщой писталэт.

Путтипут щащку взял,

Винул острий кынджял,

Хазбулату сказал,

Щтоб савсэм уезжял.

Тут паднял Хазбулат

Свой балщой писталэт

И стрэлнул в Путтипут,

Щтоб пащёл би с привэт.

Путтипут удалой,

Пуста сакля твая,

С залатою казной,

Толка нэту тибъя...

Он заснул глубоко, и ему снилось, что его схватили черти, разодрали на части, его открытый рот бросили в пустыне Сахара, туловище - во льдах Антарктиды, а в мочевой пузырь адскими насосами вкачали два океана - Тихий и Атлантический. Так на исходе ночи его стала мучить малая нужда.

Путтипут разжал зубы, отпуская сосок астрологини и хотел, было, пожаловаться ей на страшный сон, как, не успев рта открыть, услышал низкий басистый шёпот:

- Тсс! Кынджял вину - заррэжю!

Ни красавицы, ни ночного неба Парижа над ним уже не было. Всё загораживала физиономия бородатого абрека в башлыке и бурке. Ночная темень, да ещё шпионские очки с синими стёклами мешали различить черты незнакомца. Сердце Путтипута заколотилось, накладная бородёнка затряслась, и пришлось собрать силы, чтоб спросить:

- А г-где связной "Кук-колка"?!

Незнакомец ответил:

- Я за нэё!

- К-кто вы?!

- Из Цьсентра куръер, агэнт Хазбуладзе Хазбулат Хазбулатавич. А па жьизни я нэпубличний гуманоид Эдвард Сноумен, и, па-савмэститэлству, мужьжь агэнта "Кукалка". Цьсентар паручил мине пэрэдат вот ета.

Путтипут повернул голову, куда показал Хазбуладзе, и обомлел, увидев там, где раньше лежала полуобнажённая красавица-астрологиня, здоровенный шевелящийся мешок. "Что сделал с моей Куколкою, ты, дикарь!" - воскликнул Путтипут в сердце своём, а вслух, на всякий случай, промолчал.

Хазбуладзе же, ткнув пальцем в мешок, сообщил:

- Ета Мащьщина Суднава Днъя.

Курьер исчез. Путтипут стал развязывать шнурок на горловине мешка, и из него показалось резиново-механическое устройство в виде говорящей головы главной дурдонской свахи Мимозы Сябитовны. Верхняя часть её туловища была облачена в футболку с надписью крупными буквами "КУЗЬКИНА МАТЬ ЗОВЁТ НАХ!". Ног - если не считать двух стоп, развёрнутых пятками вперёд - не было вовсе, а остальное представляло собой широкий нержавеющий корпус сверхмощной термоядерной бомбы.

- Вы... кто?! - обомлел Путтипут.

- Маашина Суднава Дня-а, - представилось резиново-механическое устройство. - Меня полстрааны любит, полстрааны ненаавидит. А пътааму, штъ я - наародная! Боомба въдаародная!

И, босыми пятками вперёд, она пустилась в пляс, напевая:

Секс-бом, Секс-бом,

Ай эм Секс-бом,

Энд бэби ю кэн терн ми он!

Разбуженные клошары зашикали:

- Hе, toi, arrеte de chanter! Tu attireras les sirеnes (Эй, заткнись! Ты привлечёшь русалок)!

- Сказки... Булонского леса! - отмахнулся Путтипут, но, на всякий случай, ущипнул себя за нос.