Седьмая вода

— И как, собственно? Как и раньше будешь окружать и давить собой? Украдешь и запрешь в каком-нибудь неприступном доме в горах? Кринников, жизнь не старая советская комедия. Поэтому тебе не передо мной нужно тут на дерьмо исходить, не гнать от Лиски всех, не создавать вокруг зону отчуждения, чтобы быть единственным на горизонте. Во-первых, это не сработает, понятно? Во-вторых, я тебе не позволю, в этом уж будь уверен. Ты же не полный мудак, я же вижу, хоть и не сокровище. Так сделай, чтобы и она это увидела!

Да что за времена такие настали! Все только и делают, что поучают, пытаются напугать и осыпают сомнительными комплиментами!

— Чтобы увидела, должна захотеть увидеть! — огрызнулся я, признавая, однако, его правоту.

— А вот это, как я уже сказал, не мои проблемы. Решай их как хочешь. Могу только немного подсказать. Лиска не вражеская территория, которую тебе нужно брать с боем. Она вообще не выносит конфликты, поэтому то, что ты столько лет вынуждал ее противостоять тебе, было для нее настоящим мучением, и, думая об этом, я хочу врезать тебе снова. Она не зверек, которого нужно приручать подачками и обманными трюками. Не капризная фифа и стерва, которой принципиально загнать тебя под каблук и самоутвердиться, поэтому даже если станешь вдруг пресмыкаться — это тоже не сработает. Единственное, что тебе поможет — это полная откровенность. Перестань трусливо прятать собственную уязвимость перед ней, как делал все эти годы, прикрываясь насмешками и агрессией. Ты же влип в нее, потонул давно со всеми потрохами, и сам прекрасно знаешь это, но все корчишь из себя черте что. Нет у тебя никакого пространства для маневров, ты причалил, все, конец! Признай сам и покажи ей правду, только так, возможно, сможешь добиться доверия.

— Показать, говоришь? Ну и что же ты предлагаешь сделать? Я пытаюсь, между прочим, все это время!

— Пытайся лучше, или мне придется поступить так, как я сказал, — резко понизил голос Кирилл, потому что в этот момент мы заметили Василису и отца, идущих явно по наши души.

— Я чай не буду, — тихо сказала Василиса, когда отец присоединился к нашей компании.

Ну да, кофеманка Васька у нас. Чай никогда особо не любила. Или опять просто сбегает?

Кирилл положил ей руку на лоб, отодвигая волосы и ласково вынуждая поднять к нему лицо, как это делают с детьми. Сделал он это таким привычным движением, и Васька, совершенно не раздумывая, подчинилась ему, слегка запрокидывая голову и прикрывая глаза, что ощущалось — это самая для них обычная вещь. У меня аж зубы заныли от зависти к тому, как она реагирует на его прикосновения. Ни тени напряжения или желания отстраниться. Просто принимает их как самую обыденную вещь в мире. Хотя нет, не буду я завидовать. Не хочу я, чтобы она так на меня реагировала. Надо, чтобы как у меня — сразу и в жар, и в холод, и кожа как будто на два размера усадку дала, и в паху больно и сладко, а мозги как у обдолбанного… Завидовать не буду, но вот как ни крути, сам факт его рук на ней бесит неимоверно. Я дико желаю заграбастать себе все права на любые к ней прикосновения. Нежные, случайные, обыденно-мимолетные, заботливые, страстные и самые бесстыдные. А сейчас только и могу, что смотреть на изгиб ее бледной шеи и вспоминать, как же пахнет и ощущается ее влажная от пота кожа. Да, определенно, мастерство в сложном и неблагодарном искусстве самоистязания при помощи не в меру богатого воображения растет прямо на глазах!

— Устала? — озабоченно спросил Кирилл. — Мне кажется, или ты горячая?

Я тут же насторожился, как гончая. Неужели заболеть умудрилась? Запросто ведь. Ей же одного сквозняка хватит, и сляжет. И после этого мне говорят, что ее запирать нельзя? Да меня любой суд оправдает, так как это действия, исключительно направленные на сохранение жизни и здоровья одной упрямой особы! Ну, еще это будет очень способствовать моему спокойствию и адекватности, но это уже несущественные подробности, к делу отношения не имеющие, и этому самому воображаемому суду о них знать не обязательно.

— Нет, Кирюш, просто устала. Надо же еще вещи собрать, — ответила Василиса. — Давайте решим, что у нас за планы на завтра, и я пойду сумку соберу и прилягу. Нет у меня столько выносливости, как у вас, мужчины.

Вот над выносливостью мы еще, даст Бог, поработаем, моя хорошая. Будем часто и подолгу работать. Будем тренироваться, сил не жалеючи, с полной выкладкой. Так, чтобы в конце могла говорить только: «Сеня» и «пожалуйста». В идеале это же самое стонать. А вообще-то нахрен мне это «пожалуйста»? С каких это пор я таким принципиальным приверженцем вежливости стал? Достаточно одного «да» в здравом уме и твердой памяти. А потом уж пусть хоть материт последними словами, хоть дверями перед носом хлопает, я уже не сойду с маршрута.