Седьмая вода

— Я бы хотел… хочу… сделать… столько всего… и так часто… — тихо простонал я, уткнувшись ей в живот и бесцеремонно обхватывая здоровой рукой, чтобы прижаться сильнее. — Только я сейчас ни черта не могу… Но когда проснусь… Только не вздумай исчезнуть… Запрещаю тебе исчезать. Что за дурацкая привычка?

В голове кружилось все быстрее, тело становилось все легче, и сознание ускользало стремительно. При этом меня вдруг реально озарило, что же нужно сказать Василисе, чтобы она не захотела уйти никогда, как выразить, насколько важно происходящее между нами, что она необходима для меня, как никто и никогда в жизни. И вообще в голове откуда ни возьмись нашлось столько потрясающе умных мыслей, что они отказывались умещаться там и так и перли наружу. Но сволочной язык отказывался слушаться, и выходила какая-то ересь и бессвязное бормотание. Вот что я за везунчик такой, что, только постиг смысл этой жизни, а не могу ни до кого донести это откровение. Стараясь сбросить онемение и все же, несмотря ни на что, выжать из себя бесценную информацию, я нахмурился и заерзал. Это не может ждать, потому что охренеть как важно!

— Тш-ш-ш! Успокойся, все потом. — Василиса положила пальцы мне на губы и другой рукой уже по-настоящему погладила по голове, как будто я, и правда, был ее котом. Вот это, блин, называется удовольствие в чистейшем виде. Теперь я понимаю, почему у этих мохнатых говнюков всегда такие довольные рожи. И, кстати, да, подождут все слова, на кой они нужны, когда и так хорошо.

Мои глаза окончательно захлопнулись, и открыть их больше не представлялось возможным, будто веки у меня из чугуна и весят минимум тонну. Ай, и ладно!

— С ним все в порядке? — в голосе Василисы царапающие даже сквозь толстый слой онемения беспокойные нотки. С ним… тьфу, со мной все охренительно хорошо! Я лежу на твоих коленях, вдыхаю твой запах, впитываю твое тепло и чувствую, как пальцы гладят мои волосы. Что может быть нужно еще? Может, чтобы мы оба были голые и лежали, тесно прижавшись много-много часов? Хотя это может и подождать. И я тебе, Васюнь, обязательно обо всем этом скажу, вот только вздремну немного и столько всего скажу жуть какого важного! А пока мне нравится все, как есть, а еще слушать твой голос…

— Не волнуйтесь, все именно так, как должно. Для него сейчас сон — самое важное.

А вот голос Лешки был совершенно лишним в моей блаженной темноте. Вон, пошел отсюда. Здесь пусть будет только Васька! Кажется, я даже сумел это произнести вслух, потому что раздался мужской смех.

— Вот это, конечно, не есть хорошо, но я вряд ли удержусь от того, чтобы напомнить при случае шефу все, что он сейчас бормотал.

Что это его так развеселило?

— Просто бессвязная ерунда. — Похоже, Васька смущена.

— А по мне так вполне связная. По крайней мере, чего хочет, он даже в таком состоянии четко знает, — поддержал Лешку Роман.

Я еще пытался подумать хоть немного, но понял, что все бесполезно. Устал.

ГЛАВА 29

Василиса.

Вынырнув из сна, я пару секунд была полностью дезориентирована и почти запаниковала, но наткнувшись взглядом на стоящего у дверей машины Арсения, облегченно выдохнула. За последние часы для меня его присутствие вроде как стало тождественно безопасности. И это даже не ощущалось чем-то странным. Воспринималось как одна из тех вещей в жизни, к которым привыкаешь сразу же и безоговорочно. От этой мысли в сердце будто кто-то ткнул тонкой ледяной иглой — предвестником будущей неизбежной боли, и мое благоразумие напомнило, что Арсений не тот человек, к чьей близости стоит привыкать по-настоящему. Но после всех последних событий я с легкостью заткнула голос разума и просто позволила всему происходить естественным порядком. Каким бы ни был неизбежный финал, отказываться от чего-то только потому, что он рано или поздно настанет, глупо. Почти сразу же созрело решение идти с Арсением в клинику. И не только потому, что без него я себя ужасно некомфортно чувствовала среди этих здоровенных мрачных дядек в камуфляже. Хотя они, действительно, своим угрожающим видом нагоняли на меня страх. Просто Арсений так заботился обо мне, и теперь я осознавала необходимость чем-то ответить на это.