Седьмая жена Есенина

Возвращались уже в темноте. Непроизвольно разбились на пары. Как-то само собой получилось, что они с Костей приотстали. Такое случается, особенно если возникает интерес, когда появляется мужчина, который не просто симпатичен, но желанен. И ситуация вроде подталкивала. Но не располагала. Казалось, шепни он, что присмотрел поблизости уютный сеновал или хотя бы шалаш, пошла бы за ним, не задумываясь. Она даже представила, что лежит рядом и гладит его сильное тренированное тело и ей нравится гладить его, особенно плечи. Но их ждал ночлег в переполненной квартире. А вот останется ли смутное желание до следующего дня, она не знала.

Не осталось.

Он спросил:

– Тебе действительно понравилась моя песня?

– Да, – хотела сделать некоторые оговорки, но поленилась.

– А можно я еще стих прочитаю?

– Не стих, а стихотворение, стихом называется одна строка.

– Нет, я целиком хотел.

И стал читать. Зачем? Настоящий мужик. Красивый и неглупый наверняка. Знает толк в своей геологии: в рудах, породах, шурфах или что там у них еще… И эти убогие стишки. Зачем?

Она и дослушала, и если не нашла сил похвалить, то от критики удержалась. Костя не перестал нравиться ей, но головокружение прошло.

Поэт так и не проснулся. Продолжать застолье настроения не было. Она помогла хозяйке убрать посуду, и стали укладываться. Валерка уступил ей место в кровати, а сам лег в спальный мешок. В другой мешок забрался Костя.

Измотанная Светка уснула, не успев пошептаться. А ей не спалось. Прогулка и лесной воздух не помогли. Лежала, перебирала в памяти прошедший день и уговаривала себя не расстраиваться. Да, собственно, и не было особых причин для расстройства, никаких великих надежд на эту встречу не лелеяла. Вроде бы и так, а на душе все равно неприятно. Ну, послушала пьяного хама. Очередной самопровозглашенный гений. Но книгу-то все-таки выпустил. И Светка им восторгается. Для нормальных людей напечатанные стихи всегда кажутся сильнее. Они верят в чужие оценки, подсказки, рекомендации. А за ее стихами ни учителя, ни редактора, и защищать их некому. Жалость к себе сработала как снотворное. Но не надолго. Разбудил храп. Кто-то в спальном мешке выводил длинные клокочущие рулады. Светка дышала ровно и умиротворенно, с удовольствием спала, счастливая женщина. Страшно было пошевелиться рядом с ней. Захотелось курить. В чужой ночнушке на цыпочках пробралась на кухню.

Поэт появился следом за ней, она даже сигарету не успела выкурить.

– Извините, я думал, что здесь кто-то из мужчин.

– А какая вам разница.

– Да ладно, и без того тошно.

Не совсем понимая, что рядом с ним полуодетая женщина, взял сигарету и присел на корточки возле газовой плиты. Пепел стряхивал в спичечный коробок. Смотрел в пол. Маленький, взъерошенный, как воробей.

– Чаю хотите? – спросила она.

Он поднял тоскливый взгляд.

– Ничего не хочу, – замотал головой. – Стыдно, ой как стыдно.

– Они добрые, не обиделись.

– А вы?

– А что я. Меня это не обижает.

– Стыдно! – Он резко поднялся и схватил ее за руку. – Боюсь их увидеть. Увези меня отсюда.

– Господи, куда?

– Куда угодно. Я бы и сам сбежал, но не знаю дорогу до станции.

– Они переживать будут.

– Надо избавить их от меня. Они устали, я вижу. От меня все устали. Я сам от себя устал. Хотя бы до электрички доведи, а потом вернешься и все объяснишь. Ты же умная.

– С чего вы решили?

– Я чувствую. Умная и сильная. Только до электрички, а дальше я сам.

Надеялась показать дорогу и вернуться, но утренняя платформа была безлюдна, и ей стало жалко бросать беспомощного человека. Выползет какая-нибудь непроспавшаяся шпана – изобьют и ограбят. Но первыми появились два парня в милицейской форме. Не дежурный наряд, наверное, возвращались в город после гулянки, но все равно оставлять похмельного Поэта на таких попутчиков было рискованно: заснет, сдадут в вытрезвитель. Да и самой расхотелось тащиться назад, устала уже от гостевания. А подруге можно позвонить в понедельник и все объяснить. Видела бы Светка несчастного гения – сидит притихший, послушный, нисколечко не похожий на себя вчерашнего.

В электричке его сразу сморило. Уснул, зябко прижавшись к ее боку. Так и проспал до конечной. Когда тронула за руку, он испуганно вскочил и, увидев, что в вагоне, кроме них, никого, тихо спросил:

– А где мы?

– На Курском вокзале, – сказала подчеркнуто бодрым голосом и направилась к выходу. Он понуро поплелся следом и не отставал до привокзальной площади, потом робко поинтересовался:

– А мы куда?

– Я? Домой, отсыпаться.

– К тебе можно, только ты не подумай…

– Да уж вижу. Но нельзя ко мне, я комнату снимаю.

– И что теперь делать?

– Не знаю. У вас угол-то есть?

– Есть, в Н-ске.

– Далековато.

– Не очень, не Сибирь все-таки. Я уже неделю собираюсь уехать, и никак не получается. Может, проводишь? – Он взял ее за руку, но смотреть продолжал в землю.

Она молчала.

– Не могу я сейчас один оставаться, боюсь. Один я не уеду. Попрусь к друзьям, а там снова пьянка.

– А вещи ваши где?

– Все на мне.