Седьмое лето

Так что Серёжа с Ваней благополучно выполнили поставленную себе задачу и сейчас, расположившись у памятника матросам – потёмкинцам, допивали вторую бутылку травяной настойки, купленной у лучшего друга всех местных алкашей – бабки Томы, торговавшей неподалёку, из-под полы, своими «лекарственными средствами».

Стоп.

Вот мы и пришли к тому, с чего начали.

Семнадцатого февраля, тысяча девятьсот шестого года, после разгрома восстания в Севастополе, начался суд над матросами броненосца «Князь Потёмкин-Таврический». Итог – двадцатидвухлетний Александр Заулошнов, двадцативосьмилетний Фёдор Луцаев и двадцатитрехлетний Тихон Мартьянов приговорены к смертной казни через повешенье. Но, на основании указа от двадцать первого октября тысяча девятьсот пятого года, о смягчении наказаний за политические преступления, совершенные до издания манифеста семнадцатого октября тысяча девятьсот пятого года, казнь заменили пятнадцатилетней каторгой.

Двадцатитрехлетний Иван Задорожный, двадцатисемилетний Феодосий Кашугин, двадцативосьмилетний Сергей Гузь, отхватили поменьше сибирского воздуха, но тоже по самый загривок – три с половиной, шесть и десять.

Остальных любителей поконфликтовать с царской властью, да и просто оказавшихся в не то время в не том месте и попавших под психологическое/физическое влияние революционно настроенных «коллег», отдали в арестантские роты и подвергли другим неблагоприятным наказаниям.

После всей этой показательной процедуры военно-морского трибунала, предназначенной для укрепления во всю шатающегося самодержавия, осуждённых матросов перевезли в Самару, где к ним присовокупили моряков-участников восстания на крейсере «Очаков». Затем, «большой, дружной и весёлой компанией» их этапировали в Иркутск.

Шесть потёмкинцев, во время «увеселительной прогулки» по уральской железной дороге, на участке дороги между станциями Юшала и Тугулым, совместив свою физическую силу с оторванными от оконной решётки железными прутьями, отправили конвоира на встречу с его конвоирским богом.

Ну и соответственно – сбежали.

Но, были пойманы конвойной командой и забиты до смерти.

В Тюмень тела везти не решились, так как там их уже поджидали революционно настроенные рабочие железнодорожники.

Поэтому, часов в семь утра, на станцию города, впоследствии восемнадцать лет удерживающего в своём лоне будущего отца Павлика, прибыл вагон, в котором, лёжа на полу, в крови, приехало пятеро убитых молодых парней, скованных и одетых в серую арестантскую робу. Жандарм Кукарских разогнал, как-то быстро набежавших, любопытных и солдаты оцепили периметр.

Быстрее слухов, конечно, не сработаешь, но и медлить не стоит.

Поэтому, транспортируемый из Севастополя груз, по дороге потерявший свою ценность, ввиду принудительного окончания жизнедеятельности, был похоронен на самом краю городского кладбища.

Как и был – в цепях.

Но очень скоро на могиле стали появляться цветы, а на деревянном кресте – революционные прокламации. В связи с этим, весной 1908 года, все опозновательно – отличительные черты, были убраны.

Прошли годы, прошли столетия…, хотя нет, только лишь годы, но при этом каждый, по насыщенности, равнялся десяти. Царская власть была истреблена под корень, порубленные и облитые серной кислотой тела, её главных представителей, уже давно были закопаны под Свердловском.

И вот, в самом начале января, тысяча девятьсот пятьдесят первого года, честным голосованием (хотя попробуй тут, откажись) среди рабочих, коллектива Уральского Изоляторного завода, было принято решение – увековечить героев восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический», а в особенности тех, кто волею случая оказался захоронённом в этом маленьком городке, что находился в двух с лишним днях езды от Одессы.

До сих пор, в жаркие дни, торгующей не свежим мясом…

А какой, испокон веков, у нас, на Руси, самый популярный и особо не обременительный способ увековечения людей, событий, объектов, персонажей?

Вот именно – памятник.

Теперь, за этой каменной попыткой маленького городка вписать себя в историю большой страны, спрятавшись от глаз людских, два семнадцати и уже восемнадцатилетних подростка, активной, уверенной и твёрдой поступью, шли к утрате реальной оценки обстановки и собственной личности, расстройстве речи, внимания, памяти и координации движений.

В общем – бухали.

Как им тогда казалось – «По-взрослому».

Адриан Спигелий, в начале семнадцатого века, утверждал, что задница нужна человеку исключительно потому, что является природной подушкой, «сидя на которой, человек может праведно и усердно предаваться размышлению о божественном».

Граф Толстой и Чижик, уже часа три как возложили свои «подушки» на два деревянных ящика, принесённые неизвестно кем, неизвестно когда, но, известно зачем, и видавшие «пятые точки» всех любителей «хлебнуть после работы» из числа работяг расположившегося рядом изоляторного завода.