Седьмое лето

Содержание спирта в подростковой крови приближалось к трём промилле, так что «размышления о божественном» плавно перетекли в совместные (друзья как ни как) неконтролируемые изгнания содержимого желудка и кишечника через рот, при участии мышц брюшного пресса с диафрагмой.

Наконец процесс временно приостановился и неофиты Диониса/Либера/Бахуса/Вакха мудро решили воспользоваться передышкой, чтоб переместиться в «места более тёплые и пригодные».

Каждый из них считал, что он то, ещё очень даже в силах, а вот второй истребитель алкоголя, оказался слабее организмом и теперь нуждается в помощи более стойкого товарища.

Взявшись друг за друга, они повальсировали к месту новой дислокации, но, не пройдя и десяти метров, рухнули на землю.

Так их тут спящих и нашли, с умиротворённостью, безмятежностью и остатками засохшей пищи на лице.

«Вперёд – к новым приключениям!»

Сначала в больницу на промывание и на «проспаться», затем к Семён Семёновичу, на очередной выговор и на очередное же обещание, что «так больше не повторится».

Всё могло бы сойти на тормозах, но не в этот раз, так как Серёжа с Ваней умудрились вполне обычным вроде бы проступком, наступить на не вполне обычную душевную мозоль старого одноногого участкового.

Когда Сёма переехал в Киев, то он был один из тех немногих (хотя, если поскрести по полуграмотным украинским деревням конца сороковых, то можно даже сказать, что многих), кто даже не догадывался о существовании такого явления, как «Кинематограф».

И вот однажды, знакомство, наконец, произошло.

Произошло так, как и полагается всем значимым событиям, остающимся в памяти на всю последующую жизнь – неожиданно и не подготовлено.

В восстановленный, ещё недавно наполовину разрушенный кинотеатр, носивший во время оккупации имя «Глория», но затем переименованный в «Жовтень», молодого Семён Семёновича затащила одна из подруг, которая за прошедшие годы затёрла, в постепенно рвущейся памяти, не только своё имя, но и лицо.

Девушка забылась, потеря кино девственности – нет.

При первом половом акте, неправильный выбор партнёра, может надолго отбить желание, повторять, в ближайшее время, сакральный процесс. Или же вообще обратит его в обыденность.

Необходима хоть одна, хоть маленькая, хоть прозрачная, капелька индивидуальности.

Бывает, капли создают реку…

Шел «Броненосец «Потёмкин»» Сергея Эйзенштейна.

Потрясение было колоссальным!

Быстрые кадры, корабль, море, несправедливость, восстание, огромные толпы людей, лестница, расстрел, коляска, разбитые очки, цветной красный флаг и финальный кадр с «выплывом в зал», помноженные на музыку Эдмунда Майзеля (до Николая Крюкова осталось года три, а до симфоний Дмитрия Шостаковича – почти тридцать), вырвали из смотрящего всё восприятие мира, перевернули и с силой вбили обратно.

Жить, как раньше, уже было нельзя.

Выходя, из, тогда ещё единственного, зала кинотеатра, Сёма уже твёрдо знал, чему будут посвящены остатки ему отмеренного срока – защите той страны, в создании которой участвовал героически погибший Григорий Вакуленчук, с не менее героическими сотоварищами.

«Так нечего с пьянкой шутить,
Её надо колотить,
Культурно,
Бурно,
Пламенно, гневно,
Долбить ежедневно,
На каждом шагу,
Не давать передышки врагу»[30]

И завертелся перемалывающий обличительный механизм, смазывая свои шестерёнки из стенгазет, обсуждений, осуждений, выговоров, объяснительных, школьных собраний, угроз отчисления – маслом стыда, слёз и обещаний.

Общественность регенерировала в один цельный организм (ох, как она это ловко делает, когда в воздухе появляется наэлектризованный запах унижения) и теперь пульсировала заспинными разговорами, косыми взглядами, смехом и указыванием пальцем.

Чижик и Граф Толстой перестали существовать, им, на замену, пришли Плевок (благодаря новоприобретённому умению быстро, хоть и под воздействием алкоголя, падать, не разбирая куда) и Блевотный Граф (не каждый способен так надругаться над памятником привитых, советскому гражданину, идолов).

Подростковая психика всё впитывает как губка, наполняется, темнеет и ждёт удобного момента, когда её выжмут, освобождая влагу гнева.

Пришла пора отомстить.

Поздний вечер.

Двое стояли напротив частного дома под номером тринадцать по улице Чкаловская.

Дома, где уже много лет квартировал Семён Семёнович Жмайло.

Изначально Серёжа был против, но под давлением друга пришлось уступить и согласиться.

План был до идеального прост – сегодня суббота, значит одноногий, по своей традиции ушел в кино. Осталось незаметно забраться в его место обиталища, разгромить всё в клочья и так же незаметно исчезнуть.

Нанесённая обида будет смыта, хоть и не кровью, но не менее эффектным методом!