Артём в ту страшную ночь, когда Любава призналась, что они с Братцем ни брат и сестра, дал себе слово больше никогда не видеться с ней, но, разумеется, не смог его сдержать, ища любой предлог, чтобы нарушить оное. Конечно, в душе его всё же ещё теплилась надежда… надежда хоть на какое-нибудь чудо, неважно на какое, он и сам не очень отчётливо представлял себе это чудо… Может быть, Любава придёт к нему однажды вечером вся в слезах и расскажет, что уже давно не любит этого своего Братца, и что брак их был большой ошибкой, которую они вынуждены были совершить, и бла-бла-бла, бла-бла-бла… Или: Любава приходит в слезах и рассказывает о том, что только что застукала Братца с любовницей: развод, он уезжает с новой возлюбленной, а Любава вдруг открывает в нём, Артёме, глубокую и тонкую душу! Happy end! Или: на крайний случай, пусть чудо будет заключаться в том, что Братца переедет троллейбусом, если уж по-другому совсем никак! Неважно! Впрочем, в реальности, конечно, рассчитывать на всё это не приходилось, и теперь самым страшным кошмаром для Артёма стало ожидание того дня, когда эта странная, сумасшедшая парочка вдруг решит, что им пора продолжать их миссионерское шествие во имя Человечества, и уедет куда-то там дальше. Он буквально молился, чтобы этот день никогда не наступил, потому что теперь хотел всегда быть с Любавой, пусть она и не разделяет его чувств. Хотя, в их беседах, на взгляд Артёма, всегда оставалась незаконченной та нотка, которая смогла бы определить их участие друг в друге: Любава всегда уходила от опасных поворотов в беседе, оставляя вопросы Артёма открытыми, что ещё больше подогревало его надежду.
«Когда вы собираетесь продолжить свой путь?»
Она пожимала плечами. Иногда отвечала, что пока они не планируют отъезд или, что она хотела бы ещё задержаться у них.
«Есть ли конечная цель у вашего путешествия? Какой-то конечный пункт?»
«Нет… И даже смысла особого в нашем путешествии, наверное, нет… Но однажды нам всё же придётся уйти…»
«Возможно, я найду причину, чтобы задержать вас…»
Любовь улыбалась, и во взгляде её тонула грусть.
И вот однажды утром он проснулся, а они уже уехали, написав в прощальной записке:
«
А внизу подпись:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Николай Борисович и Борис Николаевич
«…Ты уехал за счастьем – вернулся просто седым…»
Юрий Шевчук
Дверь кабины распахнулась и неистовая, свирепая метель ворвалась внутрь ветром и охапками снега, взъерошив всё, что было внутри, потом она закинула внутрь кабины два пакета с едой и водкой, папку с документами и, наконец, появилась голова Николая Борисовича в шапке-ушанке, он схватился за поручни и поднял себя по ступенькам, скинул ботинки, оставив их на верхней подножке, и ввалился внутрь кабины, словно вырвавшись из цепких и холодных лап урагана, из последних сил он закрыл дверь, вернув кабине тепло и уют, которым она была наполнена до его вторжения.
– Ну чего там, Борисыч? – с нетерпеливым ожиданием посмотрел на него поверх очков Борис Николаевич, чистящий над потёртой алюминиевой кастрюлькой, видавшей виды, картошку.
– Ну, что-что?! Застряли мы тут с тобой, Николаич, вот что! Документы ждать, как минимум, дня три, а то и боле! Дыра, я тебе хочу сказать, та ещё! Новосибирск, ё-моё! – недовольно отозвался Николай Борисович, копошась в принесённых им пакетах с красноречивой надписью «Лента».
– Новосибирск?.. – озадаченно взглянул на него Борис Николаевич, позабыв про картошку. – А я думал Екатеринбург…
– Да какая разница! – отмахнулся Николай Борисович, разбирая пакеты. – Лучше глянь, какой я рыбки взял! – он демонстративно выудил из жёлто-синего пакета связку вобл и потряс ею перед очками Бориса Николаевича.
– Нет, ну как
– Да туда! туда! – снова отмахнулся Николай Борисович, убирая водку в холодильник. – Всё правильно, не переживай! Теперь документы оформят, звоночка дождёмся – и под разгрузку!
– А где разгружаться-то, не узнал?
– Нет пока, но вроде как в Питере мужики по этому маршруту разгружаются… – закряхтел Николай Борисович, отчаянно пытаясь что-то выудить из конца холодильника, вскоре он достал кусок мяса и облегчённо опять сел на спальник, снял свою огромную ушанку, вытер потный лоб и закинул головной убор на верхнюю полку.
– Во! Тоже ближний свет! Город дворцов и парков… – недовольно пробурчал Борис Николаевич.