Седьмое небо

– Почему? – удивилась Любовь. – Разве мы не похожи?..

– Совсем не похожи! – констатировала Вероника.

Любовь рассмеялась.

– Что ж, вы нас раскусили – мы не брат и сестра, мы – муж и жена, – улыбнулась она и не без удовольствия украдкой увидела, как через минуту после её слов осунулось лицо Артёма, как предсмертная тень опустилась на него. Даже в неверном свете гаснущего костра было видно, как он побледнел и как на глаза его навернулись слёзы. Жаль, конечно, мальчика, но думать надо головой, а не гормонами.

– Ну, вы и шутники! – рассмеялся Богдан. – Как его зовут, всё равно не скажешь?

– Братец! – вскинула рыжие брови Любовь и они все дружно рассмеялись.

– Не обижайтесь, Любава, но я вашего мужа прям боюсь!.. – по-детски пожаловалась Вероника. – Он очень страшный.

Любовь снова рассмеялась.

– Не бойся, Вероника, он только с виду такой страшный, а в душе добрый-добрый! Ладно, что-то мы с вами заболтались, даже про картошку забыли! Вон, уже угли готовы!

Ребята принялись закапывать картошку в угли, а Любовь отошла в сторону от костра, вроде как насладится видом ночного озера. На самом деле она достала из кармашка телефон, который смогла зарядить, воспользовавшись зарядным устройством Вероники, но оказалось, что здесь совершенно нет покрытия сети. Это сильно омрачило ей настроение… Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд… Артём? Нет… Любовь взглянула на холмик, возвышающийся чуть впереди, и увидела Его… Он сидел на камне и смотрел на ночной Байкал.

– Чё-то совсем я не врубаюсь, кто они… – в сомнениях взглянул на друга Богдан, когда Любовь отошла.

– Да понятно кто! Наркодилеры они, чего тут не понятного?! – со знанием дела ответил Коля.

– Ммм… – протянул Богдан, которого, видимо, поразило это утверждение. – Ну… так даже веселее!

– А кто спорит! – усмехнулся Коля, поправляя палкой картошину, вывалившуюся из костра.

…Друзья всей компанией возвращались в Иркутск. Муж Любавы, со странным именем – Братец, быстро вёл их перламутровый лимузин советских времён по пустынному ночному шоссе. Ребята веселились и лишь Артём сидел притихший и грустный, молча смотрел в окно с видом непонятого поэта-мученика. Он вспоминал, как по дороге на Байкал мечтал, что на обратном пути попросит Колю сесть вперёд, а сам сядет рядом со своей Любавой сзади… И вот, оказывается, что они разыграли их, и Братец вовсе не брат ей, но муж!.. Как он, Артём, был наивен и глуп! Вот так внезапно и нелепо заканчивается жизнь, становится глупой и ненужной! Сейчас Любава, – весёлая и удалая, – сидит впереди рядом со своим мужем, с которым они, наверное, женаты очень давно, пережили очень многое, встречали рассветы и провожали закаты, делили радости и невзгоды, и давно уже стали одним целым. И жгучая ненависть чередовалась в душе Артёма со жгучей обидой, которая резко сменялась отчаянием и болью, затем плавно наступала пустота, и вдруг всё повторялось сызнова, хотя и в другой последовательности.

– Смотрите, что у меня есть! – вдруг воскликнула Любовь и достала из бардачка бутылку кумыса.

– У-у-у! – раздался с задних сидений дружный хор. – Гуляем!

– Крепкий хоть? – со знанием дела поинтересовался Коля.

– Вот сейчас и попробуем! – воскликнула Любовь и откупорила бутылку.

Кумыс и в самом деле оказался креплёным, да так, что у Любови сразу закружилась голова, зажмурившись от удовольствия, она не глядя передала бутылку назад, молодёжь тут же выхватила её, словно степные ястребы на охоте. И понеслась им навстречу эта ночь, и понеслась им навстречу их жизнь, которой, казалось, нет конца, и в этой перламутровой «Чайке» они летели полные восторга и счастья, полные сил и надежд, не обманутых планов и искренних убеждений, и думалось им в этот момент, что именно так – в шикарном лимузине и проедут они по ней от начала и до конца… И не могло быть иначе. И любовь, высунувшись в открытое окно чуть ли не вся, раскинула руки, и, задыхаясь от ветра, кричала во всё горло пьяная и счастливая, её огненные волосы, словно шаль развивались за машиной и сливались с ночью. И только Артём, со злой отвагой залпом допив остатки кумыса, так и не стал весел, напротив – загрустил ещё больше, запел, да покатились по щекам его слёзы, слёзы человека, который никого никогда не сможет полюбить…

***

Лето они провели в Иркутске, на Вероникиной даче. Молились на берегу Ангары, крестясь на купола монастыря, внимали музе возле памятника А. С. С моста открывался потрясающий вид, которым можно было любоваться сутками напролёт и ровным счётом ничего не делать, не считая плавно и размеренно текущих через твои каналы мыслей. Но лето заканчивалось, и пора уже было продолжать свой путь, они и так неоправданно долго задержались здесь.