Седьмой гном

Он чувствовал усталость — нет-нет да ловил себя на том, что картинка перед глазами то замедляется, то ускоряется. Левую руку вдруг дернуло судорогой, и по спине пробежал холодок. Как только на пути показалась красно-белая заправка, Макар вырулил к ней и, объехав приземистое здание, встал позади, параллельно выезду. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и положил руки на подлокотники.

Перед его глазами замелькали красные точки, и Макар заворочался, устраиваясь поудобнее. Ему нужно было совсем немного времени, чтобы отдохнуть, — обычно хватало минут пятнадцати. Но сейчас он чувствовал нечто другое, отличное от простой дорожной усталости. Будто гора давила на плечи, и от этой тяжести что-то сжималось внутри.

Сквозь полуопущенные ресницы Макар смотрел прямо перед собой и видел, как покрывается порошкообразным белым налетом стекло.

…Тогда тоже был декабрь — пять лет назад, когда Чердынцев впервые оказался в Добринске. Разумеется, сейчас он помнил не только впавший в зимнюю спячку город, но и Александра Карловича, о котором говорил этот Венедикт или Альберт… Разве можно было забыть то безобразие, которое устроила старуха Горецкая?

А ведь Чердынцев был полон самых благих намерений. Да что говорить, он готов был руки целовать единственной родственнице, лишь бы она рассказала поподробнее об их корнях и дала возможность познакомиться с фотографиями, которых, вероятно, у нее уж сколько-то да было. Он бы сделал с них копии, записал бы ее воспоминания на диктофон, помог бы материально и продолжал бы делать это, покуда она была жива. Но для этого нужно было убедиться в том, что Амалия Яновна Горецкая именно та самая Амалия Штерн…

— Звезда, блин! — выдохнул Макар. Владея языками, Чердынцев сразу же определил не только то, что означает фамилия Штерн*, но и ее имя. В той стране, в которой он прожил несколько лет, Амал — значило «трудолюбивая», на арабском — «ожидание», а вот в переводе с латыни Амалия становилась уже «достойной соперницей» … Возможно, все из вышеперечисленного было правдой в отношении актрисы, но вот вела она себя хуже любого зарвавшегося пропойцы.

Приехав в Добринск, Макар сразу же направился в театр. Букет крупных бордовых роз он приобрел еще в Москве, и всю дорогу переживал, не замнутся ли они, достаточно ли пропитана водой тряпица, которой обмотали в цветочном магазине толстые стебли, а сам Чердынцев затем укутал цветы теплым шарфом.

Будто специально в этот день был бенефис Горецкой, и ему не пришлось придумывать и готовить речь, чтобы выяснить, где она живет. Его даже в зал пропустили без билета, так как шел уже второй акт. Да и роскошный букет оказался как нельзя кстати. Видимо, местные театралы были достаточно скупы на материальные доказательства своей любви и преданности.

Чердынцев дождался завершения вечера, с удивлением и восторгом глядя на сцену. Горецкая, несмотря на возраст, была великолепна и поражала статью и силой голоса. Без особого труда, опять же с помощью букета, он прошел в театральное закулисье и нашел ее гримерку. Тактично постучав, был призван под светлые очи.

В гримерке она была не одна. Сухощавый старик с седыми буклями расположился на маленьком диванчике, но, когда Чердынцев вошел, тут же подскочил и стал похож на великовозрастного кузнечика в своем расшитом фальшивым золотом изумрудном камзоле.

Горецкая отложила веер и внимательно посмотрела на Макара.

— Это вам, Амалия Яновна, — протянул он букет с улыбкой и легким поклоном.

— Кто вы? — сухо спросила старуха, и Макар заметил, как она побледнела под толстым слоем грима.

— Милостивый государь, — влез старик, протягивая руку. — Позвольте представиться, Александр Карлович…

— Шура, помолчи, — остановила его Горецкая.

— Меня зовут Макар Чердынцев, — представился Макар.

— Как?.. — одними губами произнесла она. — Чердынцев?

— Да, Чердынцев-младший, — стал объяснять Макар. — Мой дед…

— Александр Карлович, — Горецкая развернулась к партнеру по сцене. — Позвольте вам представить отпрыска одного из моих старинных знакомых…

— Не-нет, мне кажется, мы с вами родст… — растерялся Макар.

— Вот уж никогда бы не подумала, что встречу кого-либо из этой семейки, — перебила, фыркнув, Горецкая. Лицо ее пошло пятнами, руки затряслись. — Зачем вы явились сюда? Уходите!

Старик с интересом переводил взгляд с одного на другого, но дипломатично помалкивал.

— Я могу все вам объяснить, — сказал Чердынцев.

— А я ничего не хочу знать!

— Когда дед умер, мой отец решил, что нужно найти родных…

Горецкая резко встала и опрокинула какие-то баночки, задев их рукой. Грудь ее тяжело вздымалась под кружевным жабо, глаза вперились в лицо Макара.

— Умер… умер… — глухо пробормотала она. — Я ничего не хочу знать об этом! Убирайтесь вон! Или я вызову охрану!

Чердынцев был молод, но хорошо воспитан. Однако в этот момент он и сам вспылил:

— Мой отец болен, и я приехал сюда лишь для того, чтобы исполнить его просьбу!

Горецкая, закрыв лицо рукой, качнулась:

— Скоро все его племя издохнет…