— Надо тебя как-то назвать… Вот Илюшка удивится, когда тебя увидит.
В голове возникла мысль, что теперь ей придется кормить сразу двух детей, но она тут же отогнала ее. Так получилось — не смогла пройти мимо щенка, который лежал на обочине, почти полностью засыпанный снегом. Илюша спал на ее плече, в руке была сумка с какими-то вещами, которые Сима наспех покидала перед тем, как бежать из своего дома. Путь от станции был недолгим, но идти пришлось сквозь начавшуюся пургу, ориентируясь только на тусклые огни фонарей. Она услышала еле слышный плач где-то на полпути, и сердце ее рухнуло, обливаясь кровью. «Ребенок?!» — подумала она, прижимая сына и всматриваясь в темное пятно в паре метров от себя. Пока стояла, не решаясь подойти ближе, думала, что это действительно оставленный кем-то младенец, ведь такое иногда случается… Это и был ребенок, только не человеческий, а собачий.
Но какая разница? Амалия Яновна белела лицом, когда натыкалась на репортажи о брошенных детях. Тут же выключала телевизор и швыряла пульт в сторону, словно он горел у нее в руках. Настроение ее портилось, давление поднималось. А это значило, что, как бы Сима не старалась, угодить старой актрисе было уже невозможно.
Но она старалась… С того самого первого дня, когда оказалась зажатой в углу ее квартиры…
…- Кто тебя подослал? — спросила Горецкая.
«Господи, а если она сумасшедшая? И вдруг она убьет меня? Что же тогда будет с Илюшей?»
Взгляд Симы заметался по сторонам и вдруг остановился на огромном, в полный рост, портрете Горецкой, висевшем на противоположной от двери стене. Холл в квартире Амалии Яновны был большим, квадратной формы, и скорее походил на гостиную. Свет, лившийся из другой комнаты, падал на масляную поверхность холста и бликовал, отчего Сима не могла разглядеть всю картину целиком. Но лицо Горецкой моментально завладело ею.
— Это вы? — восхищенно спросила Сима, вытягивая шею.
Горецкая нахмурилась и обернулась, проследив за ее взглядом.
— Да, это я. Только не надо заговаривать мне зубы! — сказала она жестко.
Сима кивнула и отлипла от стены, продолжая разглядывать пышную прическу и покатые, жемчужного оттенка, голые плечи, укутанные в какой-то диковинный, голубоватого цвета мех.
— Вы простите меня, Амалия Яновна, — торопливо извинилась Сима. — Наверное, надо было как-то сначала предупредить по телефону… Но мне на бирже сказали, что, возможно, вам нужен человек…
— Никакой человек мне не нужен, — отрезала Горецкая, продолжая сверлить ее пронзительным взглядом.
— Ладно, — кивнула Сима, вздохнув. — Я поняла. Еще раз прошу прощения за беспокойство… До свидания. То есть, наверное, прощайте…
Она взялась за ручку двери, но, не успев сделать и шагу, еще раз взглянула на портрет.
— Мне кажется, тот, кто рисовал его, был по-настоящему влюблен в вас.
Старуха вскинула брови и поджала губы. Затем, дернула шеей, отчего зашуршало кружево у горла, и хмыкнула:
— Минестроне?
— Что? — растерялась Сима.
— Сможете приготовить?
— Нет… А что это?
Горецкая тяжело вздохнула и, поправив у ворота камею, качнула головой.
— Господи, что с вас взять. Тогда хотя бы протрите пыль. Управитесь за полчаса?
— Конечно! Тем более, мне уже бежать надо…
Ответом послужил полный презрения взгляд актрисы. Собственно, как еще она должна была смотреть? Назвался груздем — полезай в кузов. Только ведь Илюшку нужно было забирать из сада, поэтому ни о каких сантиментах речи уже не шло.
…Сима похлопала по колену ладонью, призывая щенка идти за собой.
— Минестроне я тебе не обещаю, но геркулесовую кашу сделаю… Лишь бы Илюшка не проснулся, пока я буду внизу.
Щенок зацокал следом за ней, а потом вдруг остановился. Вильнув пару раз хвостом, он направился к кровати и, запрыгнув на нее, улегся в ногах у мальчика. Сима закусила губу, чтобы не расплакаться, и кивнула.
— Следи за ним. Я быстро… — скрывшись за дверью, она направилась вниз, теребя в кармане ключ от дома.
"Простите меня, Амалия Яновна, за то, что все так случилось… Я не думала, что это настолько опасно. И спасибо вам за это убежище…"
Глава 7 Макар
Чердынцев помнил, что для того, чтобы попасть в Добринск, следовало ехать по окружной еще километра два. Но навигатор показывал иное, и вскоре Макар с изумлением узрел возвышающийся постамент с каменным лосем и припорошенные снегом красные буквы по нижнему краю, в которых угадывалось название города. Сворачивая, Макар успел рассмотреть вытянутую морду сохатого с донельзя удивленными выпученными глазами.
— Сам в шоке, — пробормотал Чердынцев, сверяясь с картой. Музыку он давно выключил и теперь слушал новости, которые кое-как помогали избавиться от крутящихся в голове мыслей.