По плану Макар должен был связаться с представителем театра, затем с его помощью организовать достойные похороны и, собственно, отбыть восвояси. Разумеется, его ждала встреча с нотариусом, но Чердынцев не испытывал по этому поводу каких-то особых чувств. Все это выглядело странно, и он бы не удивился тому факту, что никакого наследства нет и в помине. В помине — ну надо же как порой однозначно трактуются вполне обыденные выражения. И главное, как раз в пику скорбному моменту.
"Так, а если наследство все-таки есть? Получается, его нужно принять, — думал он. — Иначе, куда оно там уходит? Государству?"
"Радар двести метров. Снижение скорости", — отвлек его собственный автомобиль.
Чердынцев усмехнулся, а в голове промелькнули слова Людовика четырнадцатого: «Государство — это я!»
— Геморроя иногда больше, чем пользы с тех наследств, — вздохнул Макар, поглядывая на спидометр. — Мучайся теперь. Не люблю сюрпризы. Тем более, от Амалии Яновны, упокой господи ее душу.
Въехав в город, Макар почесал затылок, пытаясь понять, где находится.
По обе стороны от дороги пестрели частные дома, и почти у каждого забора были навалены сугробы в половину человеческого роста.
Чердынцев поймал себя на том, что продолжает рассматривать заснеженные деревья, будто до этого никогда не видел ничего подобного. Вдруг захотелось взять телефон и сделать несколько кадров, чтобы отправить матери. Раздраконить в ней воспоминания о русской зиме, о морозце, о санках и лыжах… О безбашенных детях, которые сейчас катились с горки, не доезжая буквально нескольких метров до проезжей части. Макар даже сплюнул, когда увидел ребячью вереницу, карабкающуюся на обледенелую глыбу.
«Нет, когда у меня будут дети, я их на цепь рядом с собой посажу… — в сердцах подумал он. И тут же помотал головой, словно дворовый пес: — Вот ведь какая зараза, эта провинциальная жизнь! Прям сбивает с толку, как заправский психотерапевт. Ну да мы посильнее будем, нас еще ломать и ломать…"
Набрав номер Альберта Венедиктовича и включив громкую связь, Макар сбавил скорость, заметив, как ватрушка с орущим во всю глотку пареньком, крутясь, понеслась вниз.
— Слушаю? — на весь салон прокричал худрук. — Але! Щербинин на связи!
— Макар Чердынцев беспокоит.
— Макар Дмитриевич, рад вас снова слышать! Как вы, где вы?
— Да, собственно, в Добринске, где… Не понимаю, куда дальше. Мне бы адрес, я выставлю его в навигаторе. По-другому, сами понимаете, заплутаю.
— Конечно-конечно! — засуетился собеседник. — Только у нас не потеряетесь! Все дороги ведут в центр. Замечательно, что вы уже здесь. Очень, очень рад!
Макар закатил глаза, сдерживаясь от язвительной реплики. Восторженные экзерсисы раздражали и были, по его мнению, совершенно неуместны. С другой стороны, ведь его собеседник не знал, с какой неохотой Макар ехал в Добринск и как на самом деле относился к почившей Амалии Горецкой.
— Куда мне подъехать? — устало спросил он, прерывая словесный поток Альберта Венедиктовича. — В театр?
— Ах, да зачем же в театр? В полицию, голубчик, в полицию! А я вас там встречу. Не переживайте, порешаем все, порешаем… Вот ведь как получается…
— Где эта ваша полиция?
— В центре, дорогой мой! У нас все в центре. Не потеряетесь!
Отключив телефон, Макар огляделся. Частный сектор остался позади, на смену ему пришли неказистые пятиэтажки и, построенные еще после войны, бежево-розовые двухэтажные дома с высокими готическими окнами и эркерами. Чердынцев знал, что во многих российских городах еще стоят такие вот, казавшиеся вполне симпатичными и крепкими, эпохальные строения. Но постепенно жителей расселяли, а когда дома сносили, то оказывалось, что построены они из шлакоблоков и являются по большому счету лишь продуваемыми и гнилыми конурами. В свое время города заново отстраивали пленные немцы и их союзники. В общем, военнопленные, на ходу превратившиеся в строителей, занимались тем, что на русском языке давно имело название «халтура». Последствия такого строительства могли сказаться только через несколько лет, но к тому времени немцы рассчитывали уже быть на родине, что у них и получилось. Промелькнули торговый и офисный центры, небольшой парк с железным пионером и несколькими каруселями, и вот впереди показалась уже знакомая Макару площадь со старым фонтаном посередине.
Дыхание тут же сбилось, будто кто-то дал ему под дых. Это добавило Макару толику раздражения. Он не мог объяснить перемен, творившихся в его душе, хоть и понимал, что происходило это из-за прошлого, которое неведомым образом вдруг проснулось и вцепилось в него мертвой хваткой.
Остановившись перед административным зданием из красного кирпича, Макар достал портмоне и еще раз проверил документы. Телефон молчал. Чердынцев стал рассматривать проходивших мимо людей в надежде не пропустить Альберта Венедиктовича.