Седьмой крест. Рассказы

— А что, разве на опасном месте не было предупредительного знака? — спросил коммивояжер.

Хозяйка ответила, что уж этого она так точно сказать не может. Ее руки в течение всего разговора ни на минуту не оставались без дела. Эрвин счел бы этот вечер пустым, если бы приятное тепло не обволакивало его так, а журчание слов не заглушало бы его тревоги. До сих пор он при каждом поручении оставался смелым, самоотверженным, готовым ко всему, к аресту, к пыткам, ради свободы и счастья для всех и для себя самого, ради всего, что непременно наступит завтра, ну пусть послезавтра, — потому и надо выполнить задание. Однако в этом городе, где он должен был встретиться со своим верным другом Клаусом Раутенбергом, чтобы за какое-то мгновение передать ему текст листовки, его охватил страх, который он принял бы за предчувствие, если бы Хеммерлинг не говорил, что никаких предчувствий вообще не бывает. Собственно говоря, он начал тревожиться уже раньше, а не в гостинице, где его так приветливо приняли. Еще на последнем отрезке пути, когда та крестьянка в купе выражала восторг по поводу возросшего спроса на гусей, а ревностный оратор объяснял, кому они все обязаны этим всеобщим подъемом, — вот когда его впервые в жизни охватил страх.

Хозяйка спросила Эрвина, не произошел ли и с ним несчастный случай. «Она уже заметила, что я хромаю», — подумал Эрвин. Он сказал:

— Ах нет, детский паралич.

Ему посочувствовали. Затем заговорили коммивояжеры. Из Наумбурга они поедут совсем в противоположные стороны. Им дано поручение предлагать в разных местах великолепное вино, которое производят лишь в этой местности, больше оно почти нигде не известно. Эрвин уловил слово «поручение». Хеммерлинг велел передать все Клаусу Раутенбергу устно, и лишь в крайнем случае на бумаге, — вот какое поручение дано ему, Эрвину.

Эрвин повторял про себя текст новой листовки всю дорогу, пока не пересел в то проклятое купе. Но и над этим общим залом гостиницы, казалось, тяготело проклятие.

До сих пор на него никогда не нападал страх — ведь все было предусмотрено, они должны были встретиться в соборе, который во время проповеди Гренхаузена обязательно будет битком набит. И он передаст Клаусу все необходимое, когда они, сидя рядом на церковной скамье, будут для видимости искать какое-то место в тексте проповеди. Брошюра с этим текстом лежала сверху в портфеле Эрвина.

Его разморило около теплой печи. Тревога и напряжение прошли. Он испытывал лишь сонливость, хотелось никогда не вставать с этого места. Но руки хозяйки уже стали вялыми, расслабились, она собрала свое вязанье, потом еще раз приветливо огляделась вокруг. Внезапно ее голова показалась Эрвину коварной головой кошки с вставшей дыбом шерстью, с вероломными глазами, которые могут светиться в темноте. Она смотрела на него чуть дольше, чем на других, чего доброго, она была уже предупреждена. Эрвин не мог бы поручиться, что кто-нибудь из сидящих за этим дьявольским столом, агент по продаже вин или молчаливый зубной врач, не ехал с ним в одном поезде, может быть, даже в его купе. Он подумал: «Я не запомнил достаточно хорошо в лицо каждого из своих попутчиков».

Хозяйка сказала, ее утренний кофе всем понравится и придаст силы для нового дня. Это означало, что пора спать, во всяком случае, покинуть общий зал. Эрвин встал, бодрым голосом пожелал всем «спокойной ночи», но, когда он поднимался по лестнице, у него было такое ощущение, что если он обернется, то увидит уставившиеся ему в спину кошачьи глаза хозяйки.

В прохладной комнате он почувствовал себя спокойнее. Когда он умылся, вытерся и оказался наконец под стеганым одеялом, он уже проклинал внезапный приступ страха и подсмеивался над собой. Он думал: «Что бы со мной ни случилось, то, что мы делаем, — правильно».

Он погрузился в сон так быстро, как засыпал всегда, когда предстояло трудное и опасное дело. Потому ему до сих пор и везло, что у него всегда по утрам бывала ясная голова…