Она не обернулась и не сказала “идем”, будто он был самым лишним человеком в ее жизни. Марка это задело: ему захотелось крикнуть ей вслед что-то едкое, но на это у него не было смелости. Почти не зная хранительницу, Марк проникся к ней холодной неприязнью и сильно пожалел, что епископ берет ее с собой.
Остановившись у края леса, они проследили, как после непродолжительного диалога епископа со старейшиной, последний погрозил ему пальцем и ушел. Вслед за ним очень быстро рассеялась толпа, а с ней исчезли эриты.
Не говоря ни слова, хранительница бросилась навстречу епископу, а Марк, сжав зубы, побрел следом. Неудачная попытка защитить девушку размазала его мечты о подвиге о стену безразличия. Его мучило самоунижение и обида на эту Никту, оскорбившую его чувство собственного достоинства. Сильно захотелось дать себе обещание никогда больше ни за кого не заступаться.
Когда он подошел к друзьям, хранительница уже успела обняться с епископом и познакомиться с Харисом и Флоей. Епископ выглядел счастливым, на его губах появилась торжественная улыбка.
– Твой день настал, Никта, дочь Сельвана. Ты достигла восемнадцатилетия, и Седьмой миротворец пришел в Каллирою. Отныне ты можешь покинуть свой дом и отправиться с нами. Ты готова?
– Да, – мгновенно ответила хранительница, но в ее взгляде, брошенном на местный храм, нетрудно было заметить глубокую грусть. – Только позвольте мне сходить к моему тайнику в лес. Я там прячу те немногие вещи, которые хочу взять с собой.
– Почему ты не хранишь их дома?
– Меня часто не бывает в доме. Его могли сжечь или обчистить.
– Веселое селение! – заметил Харис.
– Хорошо, дочь моя, – сказал епископ со вздохом. – Но уже темнеет, а Спящая сельва небезопасна. Маркос, могу я тебя просить провести дочь Сельвана?
Хранительница бросила взгляд на Марка, затем на епископа… и промолчала.
– Да, конечно, – пришлось согласиться Марку.
– Спасибо, брат Ортос. Располагайтесь в моем доме. Я только туда и обратно.
Хранительница благосклонно кивнула епископу и направилась в лес, опять не сказав Марку ни слова.
Минут двадцать они шли молча, огибая колючие лиственные кусты и высокие папоротники, самых разнообразных, порой причудливых форм. Двигаясь следом за девушкой, Марк снова и снова терзал себя мыслями: “Я был чужим в своем мире – остался таковым и здесь. Господи, почему я так жалок? Почему я не могу справиться с самим собой?”
Внезапно хранительница остановилась, как бы к чему-то прислушиваясь.
– Что случилось? – насторожился Марк.
– Пока ничего. Идем быстрее.
Чувство беспокойства возросло, участив сердцебиение. Стараясь не выдать этого чувства, Марк как бы невзначай спросил:
– Почему односельчане так ополчились против тебя?
– Я говорю им правду, и за это меня ненавидят, – быстро проговорила хранительница, и в голосе ее не было ни сожаления, ни ропота. – Они не хотят знать правду о себе.
– Они не понимают тебя?
– Не хотят понимать. Грех затыкает уши тому, кто его пригреет.
– И ты хотела обличить их, чтоб они отвернулись от греха?
– Уже слишком поздно. Мои слова оказались излишними. Они не отреклись от своих дел. Теперь их проклятие непоправимо.
– Но ведь раньше они были аделианами. Как это произошло?
– Сонную дубраву основали адельфы Ордена хранителей традиций много лет назад. Селение оберегало эти леса от посягательств нечисти с юга. Десять лет назад, когда Эпоха лесных войн докатилась до Морфелона, наше селение стало оплотом для борьбы с силами Хадамарта. Но старейшины Сонной дубравы к этому времени зажирели. Освободительная война была им не нужна: под угрозой оказалась их торговля лесом. Пока был относительный мир, они казались добрыми и отзывчивыми, но когда пришло время сделать выбор между войной и личным благом – они сильно изменились. А с ними и все жители, заработок которых зависел от работы лесопилки. Рыцари Морфелона больше не могли найти здесь приют. Те немногие, что служили в Лесном воинстве, подверглись насмешкам и презрению. Мои родители… – Никта осеклась, сделав непроизвольную паузу. Ясно, что она не хотела об этом говорить. – Все селение постепенно впало в грех, нищету, проклятия и болезни.
– Нечисть их не трогает? – поинтересовался Марк и, вспомнив эритов, понял, что спросил глупость.
– Нечисть уничтожает их день за днем. Они не верят в это. Для отступника эриты невидимы.
“Слава Богу, значит, я не отступник!” – подумал Марк, но, вспомнив о своих последних неудачах, погрустнел.
Хранительница второй раз резко остановилась, прислушалась. Марк навострил уши вместе с ней и вздрогнул от того, насколько незаметно в лесу сгустились сумерки. Небо потемнело, на темном небосводе зажглись первые звезды. Густые кроны деревьев наполнял мрак, а среди ветвистых папоротников послышались ночные шорохи.
И тут Марк услышал, к чему так чутко прислушивалась хранительница. Далеко-далеко в лесных трущобах слышался тихий, протяжный плач. Был он настолько тих, что различить, кому принадлежит, человеку или зверю, было невозможно.
– Идем быстрее! – встревожилась хранительница.