Седьмой от Адама

— Конечно. Вот переведённый список названий того, что он брал за последнее время. А ходит он туда уже два месяца, — и Фомин протянул Зиновию другой листок. — Это всё старинные книги по магии, алхимии, по астрологии, по Каббале и две книги по фотографии, вернее, по конструкции старых фотокамер.

— Ничего себе банщик у нас в бане.

— А он не банщик. Он сторож. Иногда ещё на подхвате помогает: убрать, разгрузить.

Как повелось, банный поход, а с ним и разговор продолжился в рюмочной, на дверях которой висело грустное объявление о скором закрытии: антиалкогольный указ уже буйствовал вовсю, по давней российской традиции ожесточая, запрещая и загоняя в подполье то, что можно было направить и регулировать. Взяв в последний раз традиционный набор и посочувствовав знакомой продавщице, друзья встали у круглого столика у окна и продолжили начатую в простынях беседу.

— Ну хорошо, Лёня. Есть такой странный человек, который любит читать книжки по магии. И что? Что в этом такого криминального? Что он вдруг заинтересовал тебя? В конце концов, где тут состав преступления?

Перед тем как ответить, Фомин долго тряс головой, сглатывал не в то горло попавшую водку и закусывал, выковыривая из-под изрядно пожелтевшего майонеза кусок крутого яйца.

— Вот за что я тебя, Зяма, люблю — вот умеешь ты вопрос правильно поставить… и, главное, вовремя, чтоб подавиться. В корень смотришь. Может, к нам пойдёшь работать? Карьеру гарантирую.

— Нет уж, Лёнечка. Спасибо, конечно, но у вас свои пациенты, а у меня свои… А иногда они у нас одни и те же, — хмыкнул Зиновий. — Так в чём же суть?

— Да нет у меня ничего, Зяма! Нету! Но понимаешь, это ещё от чтения Конан Дойля осталось: есть чутьё, чувство, что тут что-то не так. И начинаешь искать факты. Только не подгонять их под теорию — теории ещё нет, а просто собирать их.

— А что не так-то, Лёнчик? Что тебя насторожило?

— Ну вот смотри. Ты помнишь, как ты мне сам рассказывал про своих пациентов, которые свихнулись из-за того, что их кто-то сфотографировал. И после этого они решили, что этот кто-то украл их тела. Ты же сам тогда заинтересовался и мне рассказал.

— Помню, конечно. Они у меня и сейчас лежат, только в разных отделениях — один из них слишком уж буйный.

— Ну вот. К ним мы ещё потом вернёмся. Дальше. Помнишь, я тебе рассказывал про пропавшее из морга тело какого-то алкаша?

— Да помню, конечно. Ты меня тогда заинтриговал и удивил изрядно. Так чем закончилось то дело? Нашли?

— Не гони. Сходи лучше за повтором. Только яйцо не бери больше. Возьми килечку и лучше уж бутерброд с сыром этим засохшим, чем прокисший майонез.

Зиновий быстро, влезши без очереди, принёс два стакана и блюдце, и старые друзья, придвинувшись поближе друг к другу, так что почти соприкасались головами, продолжили.

— Так вот, тело так и не нашли, но я выяснил, кто был тот алкаш, — отпечатки-то пальцев успели снять до того, как тело исчезло. Ничего интересного — обычная история, но… Когда наш следак, чтобы разобраться до конца и закрыть дело, пришёл в тот подвал, где этот алкаш ночевал, его собутыльники упомянули, что за несколько дней до своего исчезновения тот притащил неизвестно где взятый большой старинный фотоаппарат. А потом и он исчез, и аппарат. И это ещё не всё! После того как он пропал, к ним дважды приходили разные личности, которые искали этого пропойцу. И это точно были не его собутыльники. Оба раза это были люди не их круга. И вот теперь этот Мазин… Провал в памяти — и снова старинные фотоаппараты! Что-то навязчивое есть в этих разрозненных историях, а? Что-то или кто-то их объединяет в одно целое. Или мне это чудится? Что скажешь, психиатр?

Никакой теории у Зиновия Ароновича не было, и он только беспомощно развёл руками. Когда они уже расходились по домам, Фомин, погружённый в свои мысли, спросил:

— Скажи, Зяма, а имя Енох тебе ничего не говорит?

— Да что-то библейское, кажется. А к чему тебе?

Фомин, по своему обыкновению, не обратил внимания на вопрос:

— А людей с таким именем ты не встречал?

— Нет. Вряд ли кто сейчас будет давать своему чаду такое имечко, больно уж необычное.

— То-то и оно. Нет по паспортному столу ни одного Еноха сейчас в Питере. До войны, правда, был один — в блокаду умер. — И, не пускаясь в дальнейшие объяснения и попрощавшись до следующей субботы, Фомин заспешил домой.

Глава 4

4.1