Седьмой от Адама

Говорящий стоял сейчас спиной к Матвею и был почти полностью скрыт шкафом, в котором банщики держали чистые простыни, так что в узкую щель приоткрытой двери парилки Матвей видел только его плечо и правую руку. Кисть этой руки периодически сжималась в кулак, и тогда Матвею чудилось, что сейчас он услышит звук удара и жалобный крик Мазина, но этого не случилось. Он бы так стоял и слушал бы и дальше, но Мазин поднялся со стула, и Матвей, не дожидаясь, чтобы его заметили, на цыпочках метнулся по ступеням на верхнюю полку, зацепил таз с веником, и тот опрокинулся, прогрохотав по деревянному настилу вниз, почти к самым дверям.

— Кто тут? — завопил Мазин, рванувшись к двери в парилку.

— Ну я, — лениво отозвался Матвей, уже успевший улечься на полок.

— Что ты тут делаешь?

— Хороший вопрос, — уже осмелев, ответил Матвей. — Давай попробуем вместе угадать. Может быть, ищу клад? Нет, не похоже. Может, пишу роман? О! Я тут дрочу! Хочешь присоединиться?

— Не смешно, — буркнул Мазин. — И давно ты тут онанируешь?

Ему хотелось понять, слышал ли Матвей его разговор с неведомым Енохом, но Матвей виду не подал.

— Слушай, Мишаня. А ты что это такой любопытный стал? Я что, не имею права в своём классе, где работаю, и попариться? Или ты хочешь у меня билетик проверить и пятнадцать копеек потребовать? Ты-то что здесь делаешь? Сторожишь? Ну и сторожи дальше. Смотри, чтобы на мои трусы никто не покусился. Ты как сторож отвечаешь за сохранность имущества.

Мазину ничего не оставалось, как в сердцах плюнуть и хлопнуть дверью. Матвей посидел ещё немного, пока успокоилось колотившееся сердце. Парилка остывала, становилось сыро и прохладно. Он спустился с полка, вышел в раздевалку — там уже никого не было. Таинственный собеседник Мазина исчез, а сам он, видимо, ушёл в свою конуру. Снизу, с первого этажа доносился грохот вёдер и невнятный разговор — пришли ночные уборщики.

4.2

Повальный интерес к мистике всех сортов — от столоверчения и вызывания духов до чего угодно, лишь бы восточного: йоги, буддизма, единоборств, поисков Шамбалы, раскрытия «третьего глаза» и ещё неведомо чего, лишь бы термины были позабористей и перспективы потуманнее, — симптом далеко зашедшего заболевания общества. Этот вирус поразил империю в начале двадцатого века, и болезнь быстро закончилась Октябрьским переворотом, повторно это же поветрие буйно расцвело в восьмидесятые, предвещая скорые и болезненные перемены. Машинописные страницы, переплетённые в солидные тома, переснятые на ксероксах, доступ к которым был только за подписью «Первого отдела»; фотокопии работ Блаватской, Штайнера, курсы хатха- и раджа-йоги, написанные «великими мастерами»; все виды магических практик, переведённые самоучками или сочинённые тут же за кружкой пива, — всё это ходило по рукам, читалось и серьёзно обсуждалось. До практических занятий доходило редко — уж больно заумны и бестолковы были сочинения. Не избежал заразы и Матвей. Сходил несколько раз на подпольные курсы карате, где научился громко кричать «киай», а по команде «хаджиме» падать на пол и отжиматься. Походил месяц на занятия йогой, происходившие на дому у гуру, в однокомнатную квартиру которого набивалось по пятнадцать человек (по три рубля с носа). «Раскрепощать кундалини» так и не научился и занятия забросил. Поветрия столоверчения, кружков по занятию «психическими практиками Востока» и лекций регулярно наезжавших в город «учеников великих учителей» он, правда, избежал, но мистических разговоров наслушался тем не менее достаточно, и в том числе местных питерских легенд. Попадались среди них и на полном серьёзе рассказанные истории о таинственном, существующем и поныне Ордене восточных тамплиеров, о загадочных событиях, происходящих вокруг тринадцатой бани, и возможная увязка всего этого с какими-нибудь пропавшими сокровищами (у каждого рассказчика могла быть своя версия: от золота тамплиеров до награбленных во время блокады и спрятанных там драгоценностей).