Седьмой переход

— А я тебя ищу по всему скверу, с ног сбилась! — подходя к ним, сказала Зинаида Никоноровна.

Странное дело, если раньше она умела вовремя оставить их вдвоем, то теперь тоже вовремя нагрянула невесть откуда.

— Помешала?.. Нет? Очень рада. Пора, молодежь, обедать, одним мороженым сыт не будешь!..

Совершенно незнакомая женщина — полная, раскрасневшаяся, в светлых замшевых туфлях на босую ногу, с полотняным жакетом на пухлой розовой руке, и словоохотливая — ну, ничего от прежней «товарищ Зины», кроме этого смолянистого жгута волос, уложенного на затылке, да янтарных искорок в глазах, устало-добродушных. Как время меняет отношения между людьми! Леонид Матвеевич снова ощутил то, уже знакомое безразличие к Зине, на этот раз даже раскаяние и ту беспокойную радость, то нечаянное открытие, каким была для него теперь Анастасия.

Он взял сестер под руки, сказал им грубовато, не к месту, что-то насчет давно отшумевшей юности и с нарочитой торжественностью повел их по главной улице Южноуральска, разморившегося под нещадным солнцем.

Было уже за полдень.

25

Кажется, совсем недавно, каких-нибудь года два назад, Сухарев принадлежал к тем людям, которые составляют «серединку» партии — это сильные духом и телом коммунисты сорока-пятидесяти лет, наделенные житейским опытом и не знающие старческой усталости. Родион Федорович гордился сверстниками, называл их «славными дядьками» и частицу этой мужской ласки оставлял себе. Кстати, он не видел в этом ничего нескромного: собственно, это заслуженная самонаграда за долгий труд.

И вот он оказался не у дел. Нельзя же считать серьезным занятием одну-две статейки и полдесятка заметок в месяц в центральной ведомственной газете. Если грузчика заставить перебирать козий пух, то можно довести его до исступления: худшей муки не придумали бы и в древности. Но надо же добывать хлеб насущный.

Сухареву сейчас бы с утра до вечера с институтской кафедры или даже с тесовой трибуны какого-нибудь клуба читать лекции, одну за другой, одна другой громче, а по ночам писать, писать книжку за книжкой, радуя всех блеском мысли. Однако настали иные времена. Иные ораторы трясутся в «газиках» по полевым дорогам, кочуя от стройки к стройке, то села к селу... Не он ли, Сухарев, всю жизнь числил себя среди закаленных бойцов трибуны, что расчищали путь хозяйственникам, таким, как его свояк Егор Речка! А теперь эти «трофейщики» выдвинулись на первый план. Но как будет дальше, когда придется взламывать новые укрепления врага? Тут без старых солдат не обойтись.

Сухарев до сих пор считал, что все уляжется в конце концов. Верность букве марксизма — вся его вина: побольше бы таких приверженцев... Рассуждая в таком примирительном духе, он сглаживал собственную вину, весьма старательно сглаживал, причисляя себя к «издержкам революции». Кстати, случались у него дни, когда жизнь виделась в ее обычном естестве: в борении страстей, поисках, открытиях, в мерном, поступательном движении. Родион Федорович приободрялся: всякое занятие, даже писание заметок в московский еженедельник, становилось совершенно необходимым делом. И все-таки связь его с будничными делами оказывалась настолько слабой, что рвалась тут же, как только он задумывался о будущем.

Как жить дальше?

Неужели он, Сухарев, — закоренелый, отъявленный догматик, «ревизионист наизнанку», по желчному слову тестя, или просто честный человек, привыкший резать правду кому угодно? (Ну, может, чуточку самолюбивый,— не страшно: яд в малых дозах иногда полезен). Неужели он меньше своей жены, «доморощенного политика», разбирается в процессах общественного развития? Нет, конечно. Нет! Анастасия Никоноровна Каширина — самая обыкновенная «регулировщица на райкомовском перекрестке проселочных дорог». Дальше своего перекрестка ничего не видит. Немудрено, ей и не приходилось стоять на «людном большаке государственной работы». Слабой женщине простительно это дирижирование не бог весть каким движением: знай одно — переключай огни светофора с зеленого на красный, с красного на желтый, с желтого на зеленый. Нехитрые обязанности. Привыкла она смотреть на ход истории из застекленной будки: скорость такая-то, повороты такие-то, место для пешеходов такое-то. На каждом шагу предупредительные знаки, все расписано, расчерчено. Картинка — не работа. И эта «регулировщица» позволяет себе учить его, Родиона Сухарева, какой держаться стороны, чтобы не путаться под ногами у прохожих. Слишком много на себя берет! Но как жить дальше?

Неужели они все правы? Жизнь идет своим чередом: заокеанский шумок, поднятый вокруг культа личности, давно уж поутих; «венгерский вопрос» сама жизнь сняла с повестки дня; ломка министерств не вызвала и легкого озноба в промышленности; тракторы, переданные из МТС в колхозы, пашут ту же землю с заданной глубиной; ассигнования на пенсии и жилстроительство не разорили государственного банка, капитальные затраты на целину обернулись миллиардами пудов дополнительного хлеба... Никуда не уйдешь от логического сцепления фактов.