Седьмой принцип

Он прислушался. Где-то во внешнем пространстве, потерявшись во тьме, безуспешно пытаясь прогнать ночные страхи, жалуясь на неприкаянность и одиночество, лаяла собака. Лай ее был похож на бессистемные судорожные всхлипы. Ей бы затаиться в ночи, спрятаться, выпасть из жизни до утра, когда страхи растают сами собой, но нет, она для чего-то упорно обозначала себя во вселенной. И ее упорство не выглядело бесполезным, наоборот, казалось вполне оправданным. Какая же ночь без собачьего лая? Ненастоящая, незаконченная, неполная. Лис снова усмехнулся. Лично у него ночной лай всегда вызывал тоску, а вот дневной – нет. Иногда – раздражение, но редко, чаще он его просто не замечал. Вот, кстати, хотел завести собаку, но Марина была против. Почему? Ну подумаешь, гуляла бы с ней изредка, чаще бывала на воздухе. Это же хорошо… Воздух…

Зацепившись за воздух, за слово, мысли его сделали разворот к принципам, но не сразу, а вспомнилось ему сначала пророчество Нины Филипповны. В нем, помимо прочего, она предрекла ему шесть схваток, которые последуют одна за другой. Шесть трансцендентных принципов – шесть схваток. Смешно. Кто-нибудь вообще может себе представить эти изначальные стихии, их громадность, необъятность, бесконечность? Да им, всем разом или по отдельности, достаточно щелкнуть пальцами, цыкнуть зубом или просто дунуть, плюнуть и растереть, и вот уже нет целого мира, вселенной, а тут решили, значит, поиграть с ним?

Ну ладно, допустим. Допустим. Но это означает, что цель у них иная, нежели уничтожить его. Надо полагать, что каждый из принципов будет пытаться его одолеть каким-то образом, ему лишь свойственным и известным. Его же дело ждать и быть готовым. Странно это все. Зачем его одолевать? Им? Несопоставимо. Кто они и кто он? Зачем им всем он нужен? Когда, кому и в чем именно он перешел дорогу? Хоть убейте, ничего подобного он не помнит, память ему пока не изменяет. Или изменяет? Ну ладно, допустим. Допустим, в другой жизни. Не может быть, но – допустим. Все равно, почему против него только шесть принципов? Что с седьмым? Опять номер семь выпадает из ряда? Сидит в засаде? Он, ясное дело, самый главный, раз в центре восседает, так кто же он? Почему нет его изображения? Еще одна загадка? Ну хорошо, пусть будет только шесть, пока ему и этого за глаза хватит. И вот тут интересно, толчок и падение с крыши, это действительно дело рук, или что там у них есть, Воздуха? Или еще кого-то? Притяжение Земли нельзя не учитывать в этом случае. Так вот, вопрос. Принципы действуют в одиночку или нападают стаей? Если стаей, то шансов у него, пожалуй, никаких. В одиночку их тоже мало, но один раз может и повезти. Как с водой, например. Писающие и плюющиеся ежики у Мишки в квартире – это ведь Вода. Так, Воду тоже, можно сказать, прошли. Что осталось? Огонь, Земля… Будем считать, что Земля. Еще и эти двое, проявленный наполовину и непроявленный совсем. Этот, последний, номер шесть, вообще кто? У него имя есть? Его хотя бы представить возможно? Потому что как иначе противостоять тому, чьего ни имени, ни образа не знаешь? А если бы знал, это как-то помогло бы? Принципы… они вообще что такое? В чем их суть? В чем этих принципов сила? В чем… принцип?

Устав от беспокойных, колючих, гудящих в голове, словно рой сердитых пчел, мыслей, Веня перевел взгляд на окно, где, одна на груди ночной волны, покачивалась звезда. Движения ее подействовали гипнотически, успокоили, уняли бег мыслей. Свет звезды делался ярче, усиливаясь постепенно, он вливался в сознание и в душу умиротворяющим бальзамом. Смотреть на нее было так приятно, что глаз не отвести. Лис осознал, что звезда завораживает его колдовским образом, но махнул рукой, мол, пусть, нет сил противиться. Он только шире распахнул глаза и весь подался вперед, когда, как долгожданное чудо, заметил, что небо за окном стало светлеть. Постепенно вытесняя черноту от центра в стороны, оно наливалось янтарем и вот уже неотличимо стало от того, что властвовало и восторгало его на панно. Веня попытался оглянуться, чтобы сравнить два этих неба, но почему-то не смог повернуть голову. Но тут же и забыл об этом неудобстве, да и желание сличать пропало. Он уже знал, что небо есть одно лишь, то самое, под которым он оказался.

Из края в край раскатывались и раздавались переливы янтаря и меда, и в этом дивном небе парили острова, те самые, на облака похожие. Он знал, он вспомнил, как они звались: таксоны. Смешное, если вдуматься, название. Он летел один меж ними, но одиноким себя не чувствовал и страха не испытывал. Совсем. С чего бы это? Неба медовое безумство было его стихией, а в стаи сбиваются лишь птицы, это всем известно, он же, сколько себя осознавал, всегда летал один.

Мелькнула тень, и благорасположенность сменилась тревогой. Таксоны сбились в кучу, он взирал на них, как на далекую, сияющую в глубине глубин галактику. Но не она его тревожила. Тревога возникла в нем самом, имя ей было Вальтер.