Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча»

С.К. — В нормальных условиях лидеры корректируют свой курс, ищут компромиссы. При чрезвычайных обстоятельствах все иначе. Есть капитан корабля. Есть буря, которая грозит потопить корабль. Мне говорят: идите в каюту и лежите. Я вижу, что дела плохи, и слушаюсь: иду, ложусь и лежу. А если вокруг тихое синее море, а мне приказывают уйти с палубы, с какой стати я буду подчиняться? Вот и вся разница.

А.К. — Хороший пример. Действительно, в экстремальных ситуациях капитан корабля получает в свои руки всю полноту власти. Но представим себе, что на борту находится некий крутой диссидент, который говорит: я не считаю, дескать, что буря такая уж страшная, и поэтому останусь там, где стою… По закону капитан имеет право в этом случае применить оружие…

С.К. — Если капитан — человек разумный, он не будет хвататься за пистолет. Первая же волна просто смоет строптивца. А вот если человек, которого вы назвали «диссидентом», возьмет лом и начнет долбить дыру в днище корабля, тогда надо применять силу. Никакое общество без насилия не существует.

А.К. — Но как же вы собираетесь поступить с тем меньшинством, которое все-таки не примет даже такой вариант чрезвычайщины?

С.К. — Народ сам заставит несогласных выполнить все, что диктует власть.

А.К. — Вы могли бы привести достойный исторический пример?

С.К. — Самый простой пример — реформа Столыпина. Или реформа Бисмарка в Германии.

А.К. — А поближе к нашим временам?

С.К. — Все реформы, проводившиеся в Китае.

А.К. — Как в этом случае быть с бойней на площади Тяньаньмынь?

С.К. — Правительство Китая сорвало процесс реформ. Оно не смогло пройти по лезвию ножа между порядком и анархией. И это вылилось в насилие.

А.К. — Можно ли вообще пройти по лезвию ножа?

С.К. — Столыпин прошел.

А.К. — Но заплатил за это жизнью. А Россия заплатила революцией.

С.К. — Если зам не нравится этот пример, вот другой: Шарль де Голль. Или самое свежее: реформы Рональда Рейгана. Ведь модернизация американской экономики при Рейгане шла исключительно за счет чрезвычайных мер. Когда промышленность перебрасывали с северо-востока на юго-запад, подскочила безработица, вся экономическая ситуация резко ухудшилась… Рейган обратился к народу, призвал граждан США защитить национальные интересы. Он действовал фактически в разрушенной стране, он преодолевал вьетнамский кризис и «вьетнамский синдром». И он сумел-таки выровнять положение.

А.К. — Меры, которые принимал Рейган, были отнюдь не столь непопулярны, как меры чрезвычайного положения в России, о которых мы с вами говорим…

С.К. — Потому что эти меры были приняты своевременно. Рейган начал действовать практически без «раскачки». Чем дальше лидер откладывает чрезвычайные меры в чрезвычайных обстоятельствах, тем выше энтропия процесса распада, тем страшнее хаос и анархия. Тот, кому дорога демократия, кто хочет законности и порядка, должен делать все, чтоб не допустить, выражаясь по-есенински, «страны бушующего разлива». Нужно держать страну в берегах.

А.К. — Все-таки я не понял, что общего у той Америки, которую получил в начале своего правления Рейган, с нашей страной…

С.К. — Знаете, ведь именно Рейган был первым, кто употребил слово «перестройка», «reconstruction» по-английски.

А.К. — По-моему, если правитель идет по лезвию ножа, то он неизбежно срывается — и это Тяньаньмынь, а вот если правитель делает «reconstruction», то он не срывается — и это «рейганомика».

С.К. — Да, но лишь в случае, если правителя не толкают в спину, не висят у него на руках.

А.К. — Как-то странно получается: американских президентов в спину не толкают, а вот китайским коммунистам все время кто-то мешает, постоянно их кто-то толкает…

С.К. — Китайских коммунистов просто очень вовремя толкают…

А.К. — Мне кажется, вы сами вполне могли бы стать человеком, который осуществил бы на практике теорию чрезвычайного положения.

С.К. — Я к этому никогда не рвался. Каждый должен заниматься своим делом. Мое дело — создание в этой стране государственно ориентированной элиты. Это — мой гражданский долг, дело моего служения России. Но в лидеры государства… Нет, увольте.

А.К. — Но почему же? У вас есть сильная идея, есть экономическая программа. Вы стоите во главе мощной, оснащенной серьезными людьми структуры: от спортивных клубов до политологических центров, от Института стратегических исследований до «Театра на досках». Плюс — теория, плюс — авторитет человека, который задался целью создать свою элиту и спасти государство…

С.К. — Я понимаю вашу иронию. Но время шуток прошло, и говорить приходится о серьезных вещах. У «Экспериментального творческого центра» есть идеи, и эти идеи мы хотели бы реализовать. Мы терпеливо ждем того, что наши идеи будут, наконец, признаны разумными и что нам помогут их реализовать на благо страны. Если же нам не помогут, мы будем реализовывать свои наработки в том микромасштабе, в каком мы их реализуем сейчас.

А.К. — Только в рамках вашей корпорации?

С.К. — Только в этих рамках.