Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча»

Итак, первый этап закончится, и достаточно быстро — полной остановкой жизни. Что дальше? Дальше либо тоска по сильной руке и ненависть к свободе, которая, возможно, уже никогда не станет желанной нашему народу и нашему обществу, либо переход и общества, и народа, и элиты, и среднего обывателя в новое качество. Это качество будет базироваться на идее высшей собственности, которая заключается в следующем. Человек, если он человек, не может не быть собственником, превращение его в механизм, в винтик, в инструмент выполнения чужой воли — это преступление. И никакими высшими интересами, никакими идеями и идеалами такое преступление оправдано быть не может. Смертный грех погубить свою душу, но еще более тяжелый грех — погубить душу миллионов людей. Итак, собственность есть священное право любого человека. Но что же отличает человеческое понимание собственности от слепого инстинкта присвоения, захвата и поедания, свойственного всем формам биологической материи в тем большей степени, чем ниже форма организации? Отличие состоит в том, что личность, коль скоро она полноценна и целостна, предъявляет свое право на нематериальную собственность. Она ощущает себя обкраденной, коль скоро ее лишили права на историю, права на высшие смыслы и цели, самой же личностью принятые и освоенные, права на мысль, права на социальное «Я», то есть на снятие отчуждения во всех его формах, права на связь с космосом, на связь с прошлым и будущим и в конечном счете права на бытие. Если всего этого нет, то человек, поскольку он личность, ощущает себя обкраденным. Он протестует, говоря о неэквивалентном обмене, когда взамен на несколько тысяч рублей у него отняли полноту жизни. Он ощущает такое отчуждение своих сущностных сил и возможностей как насилие, и он противостоит насилию, отстаивая себя. Вот принцип высшей собственности, который мог бы позволить двигать личность вперед, задействовать весь потенциал свободы, который она таила внутри себя во все годы тоталитарного режима и который она так неумело, так незащищенно, так наивно выплеснула наружу в 1985 году, откликнувшись на перестроечные призывы. Неумение пользоваться свободой, отсутствие того языка, на котором свобода может быть осмыслена и осознана, привело к тому, что эта свобода была и не могла не быть обращена во зло. Но это вовсе не значит, что отказ от свободы станет благом. В этом суть нашего отношения к маршам голодных очередей. В этом суть нашей позиции по отношению к тому, что голодные толпы сметут-де, мол, наконец преступное и бездарное правительство. Мы отвечаем — голодные толпы не могут и не должны быть аргументом в политике. Потому что голодные толпы ищут своего диктатора, ищут того, кто сможет обменять опостылевшую им свободу на хлеб. Но такого диктатора нет и не будет, а будут только шарлатаны и шулеры, окончательно уничтожающие народ, цивилизацию и культуру. Конкуренция по принципу «кто накормит» есть подлая и пошлая конкуренция, которая унижает любого, кто в нее ввяжется. Потому мы от подобной конкуренции отказываемся категорически и безусловно. Слишком напоминает все это притчу о великом инквизиторе, слишком отдает Неорабовладением, слишком принижает все то, чему мы служили, служим и будем служить. Вот почему наш ориентир сегодня — это униженное человеческое достоинство, это оскорбленное чувство чести, это стыд человека, понимающего, как грубо и пошло его обманули. Это человеческие чувства, которые можно и должно пробуждать в человеке, это не низменный инстинкт, не клич «Даешь!», брошенный на потребу обезумевшей голодной толпы. То, что происходит, имеет свой смысл и свое значение как очищающая мистерия, как великая психодрама, как шок, но не рыночный и не экономический вообще, а личностный, человеческий, нравственный, религиозный. Кто-то будет сломлен этим шоком. Но не мы привели к тому, что этот шок состоялся. Сами люди выбрали этот путь, поддались обману, прельстились и обольстились, и сами же они обязаны ответить за это, ибо свобода воли предполагает и наличие ответственности за принятые решения. Вглядываясь в лица голодных очередей, вслушиваясь в то, что зреет в народе, мы видим, что не слепая покорность, не запуганность и не подлый страх удерживают людей от крайних проявлений в тот момент, когда они уже поняли, что именно произошло, и осознали масштаб обмана и измерили степень лжи. Нет, не низкое в человеке удерживает социальные взрывы, а высокое, собственно человеческое, ибо даже в этих условиях, даже у последней черты народ не хочет отказаться от той нелепой, той никчемной свободы, в уродливых и издевательских формах которой он видит другие очертания, иные контуры — более глубокие смыслы и символическое значение. И отказаться от этого народ не захочет. Он будет терпеть и дальше, но к состоянию винтика, к жизни муравья в муравейнике он не вернется. И это означает, что мы имеем дело с великим народом и великой страной. Вдумаемся — уже один раз были сколочены возмущенные толпы, уже один раз двинулись они во имя демократии против аппарата и уже были нагло и бесстыдно обмануты в своих ожиданиях. К чему привел этот механизм добывания власти? Он привел к краху тех, кто опустился до сколачивания толп, до манипулирования людьми, и кто теперь может быть поглощен этими толпами. Неужели кто-то хочет повторить этот опыт на том же уровне, с такими же результатами? Огромный результат состоит в том, что люди начали слушать и слышать, смотреть и видеть, сопоставлять и думать. Огромный результат в том, что главные предпосылки для становления личности добыты страшной ценой, за счет огромных потерь, но эти предпосылки тем дороже, тем ценнее, и мы обязаны использовать их в полной мере. В этом наш исторический и, да простится это слово, кармический шанс. Все остальное — и ошибка, и преступление.