Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча»

Общество высшей собственности отличается от общества высших целей и так называемой высшей рентабельности, когда-то провозглашенной отцом и учителем (что было тогда отнюдь не столь наивно, как это пытаются представить сегодня), — самым принципиальным образом. В двух словах — это отличие состоит в том, что общество высшей собственности есть общество постиндивидуалистическое, а общество высших целей есть общество доиндивидуалистическое. В этом смысле можно сказать, что вплоть до начала 80-х годов у советского общества был выбор — неотрадиционализм и постлиберализм. Начиная с начала 80-х годов выбора уже не было, ибо индивидуализм в советском его варианте, то есть индивидуализм загнивающий и паразитический, стал всепроникающей компонентой нашей общественной жизни. Пытаться каким-то образом управлять им, использовать его, строить на его основе здоровое общество из нездоровых элементов было бы заведомо попыткой с негодными средствами. Единственным методом, который мог быть применен, методом крайне неприятным и болезненным, было отрицание отрицания. В самом деле, начавшееся отрицание отрицания советских ценностей, отрицание по духу своему гиперсоветское, а по формам очевидно необольшевистское, было особенно омерзительным, поскольку на его знамени не было написано никакого нового идеала, кроме рынка, который, в свою очередь, сводился к идее «будем потреблять, как они». Желательно, судя по лозунгам и демонстрациям конца 80-х годов, не только не работая, как они, но и по преимуществу вообще не работая. Такая уродливая идея, овладевшая массами, стала материальной и, скажем прямо, крайне зловредной и разрушительной силой. Однако эта сила могла лишь исчерпать себя, и всякая борьба с нею могла быть лишь борьбой за сознание общества, а не борьбой за запрещение этому обществу испытать на себе разрушительную мощь им же признанных и принятых на вооружение лозунгов и идей. Для тех, кто в этой ситуации мог смотреть хоть немного вперед, суть работы состояла лишь в том, чтобы добавлять к происходящему необходимые ингредиенты, следить за тем, чтобы вместе с водой не был выплеснут и ребенок, и, главное, своевременно разворачивать перед обществом его грядущие перспективы, рискуя при этом быть неверно понятыми и превратно истолкованными. Главное обвинение, выдвигаемое против тех, кто в это смутное время пытался помочь народу осмыслить происходящее, заключалось в том, что-де, мол, это делается во имя того, чтобы вернуть прошлое, обратить вспять историю, помешать прогрессу и ввергнуть народ в пучину тоталитарного режима. Вся эта демагогия достаточно ясно очерчивала и очерчивает замыслы самих демагогов, поскольку теперь уже абсолютно очевидно, что, во-первых, вспять (по модели социального регресса) поворачивали общество именно они; во-вторых, никакого прогресса в том, как именно они предлагали и предлагают реформировать общество, нет и в помине; в-третьих, речь идет о тотальной деструкции, включая внутриличностный уровень деструкции, что наиболее существенно; в-четвертых, неосталинизм, а точнее, неототалитаризм — это как раз и есть то, к чему объективно приводят их рецепты и лозунги; и, в-пятых, порабощение народа — это уже почти свершившаяся реальность. Нас как вчера, так и сегодня весьма мало беспокоят обвинения в наш адрес. Гораздо больше тревожит то, что народ действительно может либо отказаться от свободы как цели и ценности, либо понять ее превратно, в отрыве от идеи высшей собственности, и может быть даже вопреки ей. В самом деле, сколь соблазнительным может быть выпадение из культуры, религии, социума, истории и поиск в этой свободе от собственности высшего из всех благ. В каком-то смысле это не менее соблазнительно, нежели отказ от собственности материальной и странствование «голого человека по голой земле». Это свобода «от» есть один из высших соблазнов человеческого духа, особенно яростно искушающий человека в момент крутых и бессмысленных переломов, воспринимаемых человеком как тирания и пришествие зла. В этом случае возникает и в обществе, и в отдельных индивидах яростное стремление к деперсонализации, к превращению в ничто и слиянию. с космической пустотой. Это уже и не коллективизм, и не индивидуализм, и не общество высших ценностей, а люмпенизация всей страны, превращение ее в скопище философствующих или юродствующих бродяг, не желающих утруждать себя какой-либо работой — физической или духовной — и ведущих, по существу, растительный образ жизни. Такое искушение свободой возможно и более чем вероятно при определенном развороте событий. И этот сценарий можно назвать сценарием «флора», или растительный образ жизни. Свободно ли растение? Да, свободно от очень и очень многого.