Седой Кавказ

А буквально на следующее утро он через депутатский зал провожал Мараби обратно в Москву с туго набитым атташе-кейсом в руках для члена коллегии Верховного суда.

Только Домба вышел из здания Грозненского аэропорта, как два невзрачных русских молодых человека, не предъявив никаких документов, попросили его сесть с ними в машину. Зажатый с обеих сторон упругими телами, Докуев всю дорогу до города нескрываемо дрожал, вставные золотые фиксы выбивали неровную дробь, сердце колотилось в затылке, в висках, а в отяжелевшей голове ворочались мысли об огромных деньгах, которые, видимо, отняли прямо на борту самолета у Мараби.

Когда черная «Волга» въехала в служебные ворота до боли знакомого здания на Московской улице и его спешно, в безмолвии повели по потайной, узкой, темной лестнице вверх, он подумал, что согласен заплатить еще столько же, лишь бы замять дело. В панике он не мог нормально соображать, не мог сосредоточиться, успокоиться. Его ввели в светлый просторный кабинет, где раньше восседал Шаранов, а теперь новый председатель КГБ республики – Колганов, и Домба чуточку пришел в себя. Когда его усадили не на жесткий стул, а в мягкое кожаное кресло, он инстинктивно понял, что его дела не так уж плохи, что скорее всего предстоит доверительная беседа в виде торга или очередного заманивания. С открытым ртом, страдая одышкой, он осмотрел не изменившийся со временем интерьер, надолго уставился на строгий портрет первого чекиста. От пристального взгляда глаза увлажнились, и вместо Дзержинского в памяти всплыло лицо Шаранова. «Вот моя пожизненная палочка-выручалочка! – с радостью подумал Докуев. – А я хотел от него избавиться».

В кабинет стремительно вошел хозяин, быстрой походкой приблизился к Домбе, просто кивнул головой, сел в кресло напротив. За его спиной вырос помощник с красной папкой в руках.

«Деньги везли для Шаранова», – определился с главной линией обороны Домба, и в это время прозвучал спасительный вопрос:

– Товарищ Докуев, когда Вы в последний раз видели Шаранова?

Лгать было бессмысленно и глупо, и Домба рассказал, что вместе праздновали Первомай.

– А с этой дамой Вы знакомы? – перед Докуевым появилась фотография блондинки.

– Да, – холодный пот выступил меж лопаток и на лбу. Совершенно в ином русле потек допрос. Не готовый к такому обороту, Докуев выложил в основном все что было, конечно в более-менее пристойном свете отразив себя и свои поступки.

Неожиданно Домба уловил, что в вопросах Колганов пару раз сказал о Шаранове в прошедшем времени.

– А что с ним? – взмолился Докуев.

Колганов, видя, что их информация и сообщения Докуева почти полностью совпадают, рассказал о случившемся. Шаранов с возрастом потерял бдительность, подзабыл, что вокруг него проживают такие же как он старые работники. Одна из соседок позвонила в Москву жене Шаранова. Ирина застала девицу на даче. Воплей супруги Шаранов не вынес, скончался на месте, а может, просто потерял сознание. Проститутка бежала, взбешенная изменой жена не угомонилась, облила голое тело мужа керосином, подожгла вместе с дачей и сама свихнулась.

– Просто трагедия, – подытожил рассказ Колганов, а Докуев закрыв лицо руками, искренне рыдал, все больше и больше стоная.

Позже, оставшись наедине, Колганов и Докуев пили чай. Как подотчетный, больше говорил Домба, печалился о своих производственных неурядицах, жаловался на произвол нового руководства республики, часто вспоминал Шаранова и его неусыпную заботу. В итоге Колганов осторожно сделал предложение: уважая память общего шефа, он обязан опекать «осиротевшего» Докуева и покровительствовать ему. Правда, высказал вроде бы печально мысль, что времена настали иные, и зарплата маленькая, а семья большая и так далее в этом духе. Искренность чекиста до слез растрогала Докуева, и он, идя навстречу новому покровителю, объяснил, что и сам страдает от нужды, хотя все уверены в его богатстве. Однако в знак помощи, дружбы и преданности он возьмет у кого-нибудь в долг большую сумму и облегчит на бескорыстной основе материальные лишения руководителя столь ответственного ведомства.

Прощаясь, Колганов с силой сжал слабую кисть, синие, колючие глаза презренно впились в умиленное лицо Докуева. Спасаясь от этого взгляда, Домба бросился обниматься, тычась в плечо нового покровителя, он вновь всхлипнул, что-то пробормотал о Шаранове. Даже покидая через потайной выход мрачное здание и идя по улице, он еще долго плакал, но теперь это были не слезы сожаления, горечи и утраты, а наоборот – слезы радости и довольства.

В многолюдном месте у площади Ленина Докуев Домба из телефона-автомата позвонил давнему знакомому – Эдишеву Зайнди.

– Слушай, – заговорщически шепелявил Домба в трубку, – этот… ну кого я просил,… сам помер. Так что… Не волнуйся, затраты и прочее я возмещу… Все, не болтай лишнего. Потом поговорим.

Растворясь в толпе, Докуев спешно направился в сторону объединения «ЧИвино». Могущественные звонки от Ясуева и от Колганова должны были решить вопрос о его достойном трудоустройстве.

* * *