Сефевиды. Иранская шахская династия

После захвата Исфахана афганцами в державе Сефевидов ожидаемо воцарилась анархия – власть перешла к местным правителям, которые сразу же начали выяснять отношения между собой. В Мешхеде утвердился Малик Махмуд Систани, который в 1724 году провозгласил себя шахиншахом. Малик Махмуд действовал правильно, в соответствии с заветами великого Фирдоуси: «Иди в поход, пока войны боится твой враг, пока слаба его десница» – нужно ловить удачу, пока та идет в руки. Таким образом, в Иране стало три шаха – один сидел в Исфахане, другой – в Казвине, а третий – в Мешхеде, и каждый считал себя единственным законным правителем. Ну, с Тахмаспом и Махмуд-шахом все понятно: первый принадлежал к династии, правившей Ираном с 1501 года, а второй считал, что он прежнюю династию сверг. Но чем подтверждал свои права на шахский престол Малик Махмуд Систани? Он нашел весьма изящное решение проблемы – провозгласил себя потомком легендарной династии Кеянидов, упоминаемой в «Авесте»[192]. Права Тахмаспа Малик Махмуд не признавал на том основании, что афганцы отобрали престол у его отца, а Мир Махмуда Хотаки считал чужаком-узурпатором. Короче говоря, сильному всегда найдется что сказать.

Силы, которыми располагал Малик Махмуд Систани (не будем называть этого выскочку «Махмуд-шахом» – слишком много чести), были примерно равноценны тем, которые имел в своем распоряжении Надиркули. Малик Махмуд предложил Надиркули стать заместителем его назначенца в Абиварде. Предложение было отчасти выгодным, поскольку Надиркули получал возможность усиливать свое влияние и дальше, и отчасти унизительным, поскольку ставило его в подчиненное положение. Однако в случае несогласия Надиркули угрожала война не только с Махмудом, но и с влиятельными представителями ардебильской знати, мечтавшими о установлении своего господства в регионе. Сами по себе они не представляли для Надиркули большой опасности, но при поддержке Махмуда могли одолеть его. Нужно было выиграть время…

Оставим пока Надиркули-бека и вернемся к шаху Тахмаспу II, положение которого было частично схожим с положением Исмаила Сефеви. Не в том смысле, что Тахмасп был таким же мудрым и решительным (он, насколько можно судить, звезд с неба не хватал), а в том, что для утверждения своей власти ему приходилось опираться на силу кызылбашских племен. От былой сефевидской армии мало что осталось, система управления государством рухнула, так что оставалось надеяться только на племенных вождей, для которых Тахмасп был предпочтительнее Малика Махмуда Систани и Мир Махмуда Хотаки – Мир Махмуд опирался на соплеменников-афганцев, а Малик Махмуд имел суровый и властный характер, исключавший возможность манипулирования им.

Надо сказать, что шансы на возвращение всей полноты власти у Тахмаспа имелись. Мало кто верил, что афганцы задержатся в Исфахане надолго, ну а по поводу скорого «потомка Кеянидов» вообще не было сомнений – таких прытких претендентов на престол в иранской истории было великое множество, и все они кончали плохо.

Опорой (и опекуном) шаха Тахмаспа стал Фатхали-хан Каджар, влиятельный и могущественный эмир, в свое время потерпевший поражение от Малика Махмуда Систани. Фатхали-хан хотел уплатить Малику Махмуду старый должок, а кроме того, взятие Мешхеда выглядело более легким, нежели взятие Исфахана, потому с него удобнее было начать возвращение земель под руку законного сефевидского шаха, который назначил Фатхали-хана своим великим визирем. Не были обойдены вниманием и другие каджарские эмиры, получившие от Тахмаспа менее значительные посты.

У некоторых историков можно встретить критику в адрес Фатхали-хана за якобы допущенную им «ошибку» – имея силу, нужно было сразу брать власть в свои руки и утверждать правление каджарской династии на семьдесят лет раньше[193]. По этому поводу можно сказать только одно: если бы у Фатхали-хана была возможность стать шахом, то он непременно ею бы воспользовался. Но возможности не было, поскольку, в случае предъявления претензий на верховную власть, вожди других племен ополчились бы против него, а за Тахмаспом II, как за Сефевидом, могли пойти многие.

Отношения между шахом и его великим визирем нельзя было назвать приязненными. По сути, Тахмасп был пленником Фатхали-хана, который устранил тех придворных, которые помогли мирзе бежать из осажденного афганцами Исфахана, и окружил его своими верными людьми. С Тахмаспом хан обращался без должного почтения, вплоть до того, что позволял себе на людях перебивать шаха, повышать на него голос и делать в его адрес оскорбительные замечания. Тахмаспу приходилось с этим мириться, поскольку у него не было никакой другой опоры за исключением Фатхали-хана. Но «мириться» не означает «прощать» или «забывать». Молодой шах все помнил и подыскивал альтернативу, которой и стал Надиркули-бек.