Сефира и другие предательства

Рик потянулся к термоконтейнеру.

– Так, спокойно, – сказал он, когда Конни напряглась, готовая схватить его за руки. Придерживая контейнер левой рукой, правой он закрыл его. Крышка со щелчком скользнула на место.

III

Ничего удивительного: ей приснилось «это» из термоконтейнера. Она находилась в комнате отца Рика в доме престарелых (даже во сне она не могла думать о нем как о «Гэри» или «мистере Уилсоне», не говоря уже о «папе»). Свекор сидел в зеленом виниловом кресле у окна, его лицо было обращено к льющимся на него солнечным лучам, вызывая у Конни ассоциацию с растением, питающимся светом. Зеленый свитер «Jets» на нем усиливал ее. Глаза мужчины были закрыты, губы шевелились в беспрестанном бормотании, характерном для болезни Альцгеймера, подавлявшей последние остатки его личности. В потоке яркого света он выглядел моложе своих пятидесяти восьми, как если бы был молодым дядей Рика, а не отцом, недостаточно пожившим для болезни, которая поглощала его с неумолимым терпением питона, обнимающего свою жертву.

Конни стояла в комнате спиной к огромному комоду, верх которого был завален орхидеями с красновато-лиловыми и розовыми лепестками. Воздух полнился солоноватым запахом водорослей, запекающихся на пляже, и она знала, что именно таков и есть аромат цветов.

Хоть Конни и не заметила, как в комнату вошел Рик, – сейчас он стоял на коленях перед отцом и тянул руки вверх и вперед, как бы протягивая отцу подарок. В сложенных чашей ладонях Рик держал предмет из термоконтейнера, и тот, не умещаясь, свешивался за их края. В плотном солнечном свете предмет казался значительно темнее и заметнее. Будь сцена перед ней фотографией, предмет в ладонях мужа смотрелся бы как черное пятно, проявившееся на поверхности фотобумаги.

– Вот, – сказал Рик отцу. Я принес это тебе. – Когда отец не ответил, Рик негромко окликнул его: – Папа.

Мужчина открыл глаза и повернул голову к сыну. Конни сомневалась, что он видел то, что Рик предлагал ему. Отец прохрипел:

– Цветок.

– Красивый, – сказал Рик.

Глаза отца сузились, и он повернул лицо к Конни. Он плакал, слезы катились по щекам – огненные линии в солнечном свете.

– Цветок, – повторил он.

За мгновение до того, как Конни осознала, что проснулась, она уже сидела в кровати. И хотя она почти не сомневалась, что на дворе глубокая ночь – точный час которой можно узнать, лишь когда вдруг зазвонит телефон и кто-то сообщит о семейной трагедии, – цифровые часы показывали, что полночь миновала лишь две минуты назад. Она проспала всего час. Конни повернулась к Рику и увидела, что его половинка кровати пуста.

Не было никаких причин для того, чтобы ее сердце стало биться сильнее. Рик постоянно засиживался допоздна, просматривая программы «Найтлайн» или Чарли Роуза. За семь лет, что Конни знала его, Рик спал чутко, страдал бессонницей, которая усугубилась после внезапно поразившего отца заболевания. В начале их отношений она частенько вставала искать его, желая увериться в том, что у него нет причин покидать общую постель. Она находила мужа на диване купающимся в голубоватом сиянии телевизора с открытым пакетом попкорна на коленях. Вот и сейчас она чувствовала себя готовой к тому, что он окажется там, но когда спустилась с лестницы и обнаружила, что в гостиной темно, нечто похожее на панику заставило ее резко выпрямиться.

– Рик? – позвала она. – Милый?

Конечно же, он был в кухне. Она заметила его в тот момент, когда он откликнулся:

– Я здесь.

В уличном свете, сочившемся из окна, она увидела Рика: в белой футболке и боксерах он сидел за кухонным столом, руки над клавиатурой ноутбука своего отца, открытого и включенного. Термоконтейнер, который он отодвинул, чтобы освободить место для компьютера, был как будто закрыт. (Она не была уверена, отчего эта деталь заставила ее сердце замедлить бег.) Конни пошла по коридору к мужу со словами:

– Снова не спится, да?

– Не-а, – он не отрывал глаз от экрана компьютера.

– С тобой такое всякий раз, когда мы навещаем твоего отца.

– Разве? Впрочем, наверное, так и есть.

Она погладила его по спине:

– Ты делаешь для него все, что можешь. Он в хорошем месте.

– Ага.