Сефира и другие предательства

Четыре часа спустя они смотрели на термоконтейнер, стоящий на их кухонном столе. Его поверхность была из шершавого, похожего на мелкую гальку пластика. Конни задавалась вопросом, способствовала ли каким-либо образом эта шершавость охлаждению содержимого термоконтейнера. Красный крест, нанесенный по трафарету на крышке, поблек, стал на оттенок светлее нижней половины контейнера и уже начинал отслаиваться. Формой он даже не слишком напоминал традиционный красный крест – узкий в месте соединения, и стороны каждой поперечины изгибались наружу на пути к окончанию, каждое из которых закруглялись, как лезвия квартета топоров. Конни раньше уже видела похожий крест; Алекса, первая девушка, с которой она снимала квартиру и бывшая, наверное, более преданной католичкой, чем Папа Римский, причисляла крест в подобном стиле к своим религиозным украшениям. Мальтийский? Немного похож, думала Конни, и из того, что она помнила, крест бывшей соседки украшал орнамент – кажется, крошечные картинки. Откровенно говоря, версия этого креста казалась ей не столько религиозным символом, сколько изображением чего-то другого, – быть может, абстрактного цветка или замысловатой замочной скважины. На мгновение четыре красные линии, открывшиеся взору, стали похожими на зрачок огромного инопланетного глаза… Она одернула себя – это же нелепо.

Для чего и почему термоконтейнер, стоящий на светлом дереве кухонного стола, украшала эта эмблема, она не могла сказать. Есть ли у Красного Креста подразделения, местные отделения – быть может, это символ одного из них? И слышать о подобном не приходилось, но ведь она работала менеджером в «Таргет» [51] и вряд ли это входило в область ее знаний.

– А вдруг здесь замешана мафия, – предположил Рик.

– Что? – Конни устремила взгляд через стол на него – откинувшегося на спинку стула и скрестившего руки на груди.

– Мафия, говорю.

– В смысле?

Он сел прямо:

– Может, там «часть» кого-то, кто, ну, типа, был связан с мафией. Работал на них.

– Какая часть – палец?

– Палец, рука – доказательство выполненной работы.

– Ты серьезно?

– Все может быть, – он пожал плечами.

– Ну, не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Не знаю… В смысле, почему мафия? Они что, перевозят ампутированные части тела в медицинских термоконтейнерах? Кажется, такое было в каком-то фильме?

– Да?

– Да, и мы с тобой смотрели его. То ли на канале TNT, то ли TBS, без разницы. В фильме снимался Джо Пеши, играл наемного убийцу, помнишь, таскал головы в спортивной сумке…

– «Восемь голов в одной сумке».

– Точно!

– Ну, так это же кино. Что это доказывает?

– Да просто…

– А может, здесь что-то вроде черного рынка: почка продается тому, кто предложит самую высокую цену, и никаких вопросов.

– Это что, типа городской байки?

– Ну, а откуда, по-твоему, все это берется?

– Да я…

– Я хочу сказать, законных путей у нас не осталось, поэтому имеет смысл рассмотреть другие возможности.

Конни глубоко вздохнула:

– Согласна. Но мы даже не знаем, что внутри… если там вообще что-нибудь есть.

– Ты же сказала, что нам не следует его открывать.

– Помню. Просто… Если в нем что-то есть, нам надо быть осторожными, чтобы не занести инфекцию.

– Ты себя-то слышишь? Мы не знаем, есть ли что-нибудь в этом контейнере, поэтому не стоит слишком беспокоиться на этот счет, но и не следует его открывать, вдруг там что-то есть. Так что решим?

Прежде чем она успела ответить, Рик поднялся со стула и подошел к холодильнику, бутылки на дверце задребезжали, когда он рывком открыл ее. Конни «прикусила» готовое сорваться с языка замечание. Вместо этого встала и наклонилась, чтобы еще раз взглянуть на квадратную наклейку на крышке термоконтейнера, и не обнаружила ни каких-либо конкретных имен, ни логотипов больниц или транспортных служб, ни даже штрих-кода, что в эпоху глобального компьютерного слежения казалось более странным, чем отсутствие корпоративного идентификатора. На наклейке просматривались всего четыре или пять строк, написанных размазанными черными чернилами, – неразборчиво, за исключением одного слова, которое они с Риком прочитали как «Говард», и еще одного, которое, как предположил Рик, читалось как «орхидея», но у Конни получилось разобрать лишь начальную «о». Теперь же, когда она получше вгляделась в чернильные линии, расплывшиеся в завитки и петли, ей казалось, что надпись на наклейке не на английском: в словах она не видела ни одной буквы, которую могла бы узнать. Некоторые особенности узоров, в которые превратилась надпись, наводили на мысль о том, что перед ними абсолютно незнакомый алфавит и что это лишь совпадение, что его буквы, размазавшись, сложились в конфигурацию, напоминающую «Говард» или «орхидея».