Сегментация Жизни

Улыбка искренне радостная и откровенно бездумная – у большинства женщин она хорошо получается. Я чертыхнулся про себя, но надо было копать дальше, очень не хотелось оставлять это сомнительное удовольствие на потом.

– А кто отец?

Ответ был на удивление скор.

– Не знаю. – И всё та же безалаберная улыбочка на губах.

– А Лёшка сказал мне, что Юрыч… – Со стороны, вероятно, это было похоже на надежду. Но последовало молниеносное откровение, отрезавшее все пути отступления:

– Я соврала ему.

– Так ты не знаешь, кто отец… – Я пытался собраться с мыслями. – То есть, как это не знаешь? – скользнуло запоздалое удивление.

– Ну-у, у меня два варианта, – пожала она плечами. – И один из них ты.

Один из двух. Половина. Пятьдесят процентов. С твоим-то везением, ты попал, парень… И как-то сразу безответственно взгрустнулось, в голове чередой пронеслись самые грубые и нелестные выражения, которые обращены были и к себе, и к ней, но всё больше к ситуации. Моё лицо, вероятно, вытянулось и вмиг приобрело то деревянное нелепое выражение задумчивости и тревоги, которое всегда так сильно забавляло Майку. Майка громко рассмеялась.

– Не нервничай ты так, – по-дружески похлопала она меня по плечу. – Я уже давно бросила курить и пить. Всё будет хорошо. Я рожу красивую, умную, здоровую девочку… Мне почему-то кажется, что это будет девочка.

Фантасмагория, чистой воды фантасмагория! Совершенно не так представлял я в минуты мечтательной нежности к себе любимому этот вот момент обретения нового статуса будущего папы. Я надеялся, будут любовь, радость, цветы, счастливая и верная жена, а тут… Смешливое лицо с весенними конопушками девушки-студентки, не утруждающей себя моногамией или хотя бы определённой разборчивостью, и состязательная неопределённость в установлении «папашества».

– Но ты не рад за меня? – Милое озорное личико обиженно надуло губки.

Замечательный вопрос! Ну что тут скажешь? Мысленные ответы стали кардинально отличаться от ответов озвученных – ведь передо мной стояла будущая мама, возможно, моего ребёнка, а обычно не советуют нервировать беременную женщину.

– Ра-ад, конечно. – От волнения, злости и страха я даже стал немного заикаться. – А кто второй?

– Не скажу. – И опять улыбочка игривая.

Если это обыкновенное кокетство, и если внутри неё есть что-то уже и моё, то у моего ребёнка будет безмозглая маменька, подумалось некстати.

– Юрыч?

– Да, нет, что ты, – махнула она рукой. – Его же не было тогда. Он уезжал, не помнишь что ль?

Да, он уезжал. Это я вспомнил. Тогда кто же у меня конкурент на почётное звание отца?

– Не скажу, – прозвучал повторно ответ на мой ещё не заданный повторно вопрос.

Я по опыту знал, что Майка девка упрямая, и продолжение допроса к результату не привело бы. На всякий случай она уверенно – получилось так красиво-обиженно и отстранённо-горделиво! – заявила:

– В любом случае это тебя ни к чему не обязывает, но от ребёнка я отказываться не собираюсь.

Вот тут я уже не выдержал.

– Дура ты! – не очень-то осмотрительно бросил я в сердцах и вышел из комнаты, для порядка хлопнув дверью.

В коридоре я постоял, нервно переваливаясь с ноги на ногу. Надо было что-то решить, что-то важное и прямо сейчас, не откладывая на потом, но не мог… Эмоции, меня душили эмоции. Вот две минуты назад я был спокоен, вероятно, пытался осознать смысл услышанного, а теперь до меня, наконец, всё это дошло! Я отец?! Эта мысль прыгала и бренчала в моей черепной коробке, и я боялся её озвучить, так дико и чудовищна было даже думать об этом, а произнести вслух – просто невозможно. Надо было отступить, отвлечься, а потом вернуться и ещё раз всё взвесить и спокойно обдумать. За душевным порядком я отправился к палатке – выпить пива.

В кармане нелепо сложенные вчетверо нашлись две мятые бумажки с сине-зелёным Ярославлем – это было всё, что осталось от зарплаты. Мимоходом я подумал, что предстоящая неделя до следующей зарплаты будут очень экономной. В секунду перед окошком палатки одна из сине-зелёных бумажек превратилась в ворох бумажек другого цвета размером поменьше и номиналом пониже, а в руках появилась бутылка пива. Усевшись на скамейке под деревом, я стал размышлять, периодически поднося к губам холодное стеклянное горлышко бутылки и высасывая из неё успокаивающую жидкость.