Жанна была в хлеву, сидела у стены – там, где они с Матиасом занимались любовью. Она вспомнила его дыхание на затылке, вздрогнула и устроилась поудобнее, прижав к себе Мишлин. Девочка тихонько поскуливала. Солдат стоял у противоположной стены, курил и думал о чем-то невеселом. Жанна заметила, что он не так уж и молод, лицо осунулось, спина сгорблена. Девушка запела старинную колыбельную, он повернул голову и сел рядом. «На ступенях дворца, на ступенях дворца…» Жанне показалось, что ее пение успокаивает не только малышку, но и немца. Он улыбался – наверное, вспоминал детство. Ему тоже нужны были поддержка и любящие объятия. Наверное, солдат думал об оставшихся в Германии детях. Он стал эсэсовцем, сеял страх и желание закопаться в землю, чтобы выжить.
Время от времени через окошки доносились пьяные вопли, звон разбитых бутылок, и немец сокрушенно качал головой. Жанна продолжала петь: колыбельная умиротворяла, и она чувствовала себя почти хорошо в теплом хлеву, где пахло коровами, с Мишлин на руках, рядом с вражеским солдатом, от которого исходило братское участие. «Возможно, завтра все мы умрем…» – спокойно, почти равнодушно подумала Жанна. Немец склонился над уснувшей девочкой, жестом показал Жанне «ну наконец-то!», и тут из-за открытой двери донесся какой-то глухой шум. Он встал, приложил палец к губам, знаком велел Жанне оставаться на месте и бесшумно выскользнул во двор. Она растерялась, но снова запела. Ей хотелось, чтобы этот человек остался с ней до скончания времен, чтобы не пришлось возвращаться в подвал, слушать крики, кожей чувствовать чужой страх, видеть трусость Юбера и Франсуазы, смотреть, как офицер унижает отца, и главное – главное – бояться за жизнь близких. «Если захочешь, красотка, если только захочешь, ляжем вместе с тобой, ля-ля-ля…»
Солдат вернулся, проскользнул между коровами и сел рядом с Жанной. Девушке показалось, что в нем что-то изменилось. Походка? Выправка? Скорее всего он проникся волшебством момента и решил вести себя прилично. Она ждала хотя бы взгляда, улыбки – мол, все в порядке, можно продолжить с того места, на котором они остановились, он – в своих мыслях, она – в своих. Но солдат смотрел в пол, а когда поднял голову, она увидела… светлые глаза, хотела крикнуть, но Матиас зажал ей рот ладонью.
– Продолжай петь, – шепотом приказал он.
Жанна была так ошеломлена, что подчинилась и срывающимся голосом запела «На ступенях дворца». Матиас снял каску, пригладил волосы. Он не спал уже тридцать шесть часов, а голос Жанны навевал непреодолимое желание закрыть глаза. Внезапно его осенила удивительная мысль: девушка не должна находиться среди всего этого дерьма. Матиас искренне надеялся, что она встретит хорошего парня и тот привнесет в ее жизнь немного радости. Жанне нужен мужчина, который будет ценить ее красоту, не заставит все время рожать, пока упругий живот и груди не превратятся в отвислые бурдюки, и они мирно состарятся вместе. «И мы будем спать там, спать там до скончания времен, ля-ля-ля, до скончания времен». Мишлин заворочалась во сне, и Жанна осторожно положила ее на солому.
– Где она? – спросил Матиас.
Его интересует Рене… Жанна не понимала, что чувствует. Гнев и горечь боролись с радостью видеть Матиаса живым.
– Я надеялась, что они тебя убьют, – прошипела она.
– Знаю… – Он улыбнулся.
Девушка влепила ему пощечину и была готова получить сдачи, но Матиас лишь потер щеку.
– Их пятнадцать, верно? – спросил он.
– Вроде да, я не считала!
– Все в большом подвале?
– Да.
– А гражданские?
– Там, где жили янки.
– Рене?
– Офицер позвал детей в комнату – решил накормить. Он странно смотрел на малышку. Думаю, негодяй знает.
Матиас заметил танк с дерева, куда залез, чтобы оглядеть окрестности. Следом шли эсэсовцы, отдельная часть дивизии «Рейх», которая в июне уничтожила целую деревню близ Лиможа и отличилась еще несколькими «патриотическими» деяниями того же рода. Матиас последовал за ними по лесу, понял, что они идут к Паке, и принял решение. Присоединяться к своим он не станет, даст им войти на ферму и понаблюдает. С крыши хлева двор был как на ладони, Матиас слышал угрозы офицера и пришел в бешенство, когда Вернер попросил, чтобы гражданских не выгоняли с фермы. Рене в большой опасности. Он не знал этого эсэсовца, но сразу понял, какой тот породы.
– Я провожу тебя вниз, – сказал он Жанне.
– Нет!
Она попробовала подняться, но Матиас удержал ее за запястья.
– Я закричу! – сквозь зубы процедила она, пытаясь вырваться.