Сегодня ты, а завтра

Я с сожалением посмотрел на него. Ну неужели же ты, птенчик, не понимаешь, что мне десять тысяч лет твое разрешение не нужно. И так любое дело находится на контроле Генпрокуратуры. Неужели я, старший советник юстиции, приперся бы сюда, в городскую прокуратуру, спрашивать твоего разрешения? А пришел я сюда затем, чтобы ознакомиться с делом Знаменского, не привлекая к себе внимания. Чтобы ни у кого, в том числе и у организаторов убийства, не возникло никаких подозрений в том, что интересуюсь я делом Знаменского в связи с убийством Филимонова. И поэтому позволяю этому Баранову компостировать мне мозги вот уже почти целый час.

– Хорошо, – я хлопнул ладонью по столу, как бы давая понять, что ему все-таки удалось уговорить меня раскрыть страшную тайну золотого ключика, – хорошо, следователь Баранов, я вам расскажу, для чего мне нужно встретиться со Знаменским. Но я должен взять с вас подписку о неразглашении.

Ну кто же устоит против такого? У Баранова от любопытства задрожали руки. Так, дрожа, он и написал подписку. Я внимательно посмотрел на бумажку и сунул ее в карман.

– Дело в том, что Кипарис был резидентом иностранной разведки. Тайным, разумеется. Мы же, Генпрокуратура, держали это дело на особом контроле. И дело о его убийстве в оперативном отношении расследуется ФСБ. Вот почему нам так важно направить следствие, которое ведете вы, в правильное русло.

Я многозначительно посмотрел на него. Видели бы вы, с каким интересом он выслушал эту чушь.

– Так, значит, и вы, Александр Борисович, работаете в...

– Тсс! – приложил я палец к губам. – Об этом никто ничего не должен знать. Имейте в виду, что с этого момента вы входите в специальную категорию лиц, которым запрещено разглашать государственные секреты, а то, что я вам рассказал, и есть такой секрет. Вы не можете докладывать об этом никому, даже своему начальству. Никому, кроме Президента России. Вы меня поняли?

У Баранова глаза полезли на лоб.

– Да... – прошептал он, – никому... Только Президенту...

Итак, судя по материалам следствия, Кипариса, скорее всего, убил профессор Знаменский. Мотивы? О, их сколько угодно. Например, зависть к своему более удачливому коллеге. Какие-то старые счеты могут быть. Но выбрать местом убийства банкет, на котором присутствовало много народа, причем перед убийством устроить публичный скандал с криками и размахиванием столовым ножом... Это может говорить только об одном. О чем? Правильно, Знаменский не в своем уме. Хоть и профессор. А может быть, именно по этой причине. Как известно, среди ученых полно людей с несколько сдвинутой крышей...

В Бутырках я был через час после разговора с Барановым. Очень скоро в двадцать первый кабинет следственного корпуса привели профессора Знаменского. Судя по его внешнему облику, мои догадки оказались правильными. Не здесь ему место, не здесь. Канатчикова Дача, больница Кащенко или Ганнушкина. Хотя... облик часто бывает обманчив. А если дело касается человека, который впервые попал в СИЗО, – тут вообще лучше не опираться на внешность.

Всклокоченные волосы, дикий взгляд, трясущиеся руки. То, что на нем было надето, не поддавалось описанию. А ведь он просидел всего несколько дней...

Я заглянул в записную книжку, где были анкетные данные Знаменского.

– Добрый день, Феликс Викторович, – приветствовал его я, – присаживайтесь, пожалуйста.

Знаменский как-то боком подошел к приваренной к полу металлической табуретке и сел.

– Меня зовут Турецкий. Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации.

Знаменский кивнул.

– Я пришел задать вам несколько вопросов.

Опять кивок.

– Вы понимаете, по какому поводу?

Совершенно глупый вопрос. Но Знаменский снова кивнул.

– Скажите, Феликс Викторович, была ли у вас личная неприязнь к потерпевшему?

Знаменский кивнул. Может быть, это у него нервный тик?

– И по какой причине? – задал я вопрос, на который невозможно было ответить простым кивком.

– Были причины... – наконец открыл рот Знаменский.

– Вы не могли бы рассказать поподробнее?

Знаменский вздохнул:

– Отчего же. Могу. Только ответьте мне, пожалуйста, и откровенно, когда меня будут судить?

Я пожал плечами:

– Этого я не знаю. Предварительное следствие очень часто тянется месяцами.

Брови Знаменского поползли вверх:

– Значит, я здесь проведу еще немало времени?

– Скорее всего, да. Ведь вы обвиняетесь не в чем-нибудь, а в умышленном убийстве. Да еще иностранного гражданина. Это серьезно.

– Могу ли я как-нибудь ускорить этот процесс?

– Можете. Если будете точно и честно отвечать на все поставленные вопросы.

– Я готов.

Лицо Знаменского теперь выражало непоколебимую решимость помочь следствию по собственному делу.

– Итак, в чем была причина вашей неприязни к Кипарису?

– Это давняя история. И долгая.

– Ничего, – ободрил его я, – у нас есть время.

– Хорошо, – сказал Знаменский, – я расскажу...