Сегодня ты, а завтра…

Посреди долины торчала какая-то деревянная развалюха, наверное, памятник деревянного зодчества времен колонизации. По странной прихоти сознания в памяти всплыла историческая фраза: «Затем, на развалинах часовни…» Не отдавая до конца отчета в своих действиях, я начал выворачивать к строению. Вблизи оно оказалось заброшенным коровником или конюшней. Ветхость его я издалека, пожалуй, несколько преувеличил. К воротам мы подошли ноздря в ноздрю: разрыв не более чем полкорпуса. Не успели мы въехать внутрь, как я ощутимо зацепил массивную опору, поддерживавшую свод. Что-то ударило в крышу кабины, по лобовому стеклу пошли трещины. Я практически утратил видимость, но тормозить не стал. Еще через секунду пикап протаранил заднюю стенку сарая. Я здорово стукнулся грудью об руль. Двигатель заглох. Проехав по инерции еще несколько десятков метров, грузовичок остановился. Я вывалился из кабины, превозмогая страшную боль в груди. Полицейской машины видно не было. Очевидно, им досталось еще больше, чем мне. Не дожидаясь, пока они очухаются, я вытащил из-под сиденья промасленную робу и побежал к болоту. На бегу я ощупал грудь. Болит, но ребра, похоже, целы.

Кое– как перебравшись через болото, я заставил себя остановиться и оглядеться. Полицейские так и не показались. Хорошо, если они вообще живы и не слишком покалечены. Что ж, господин Турецкий, заявил я себе, подведем промежуточные итоги, подобьем, так сказать, бабки. Ситуация в целом та же, что и час назад, не считая угнанной и разбитой машины, изувеченных полицейских, разбитой полицейской машины и десятка синяков по всему телу. В активе -анонимность вышеуказанных злодеяний. Следовательно, можно считать, что ничего и не было. Кроме синяков, конечно, – это объективная реальность, от нее никуда не денешься.

Хотелось материться. Вместо того чтобы тихо-мирно расследовать обстоятельства убийства генерала Филимонова, я мотаюсь по Америке, калечу полицейских, угоняю машины, рыскаю по военным базам… Не удивлюсь, если на меня уже охотится ФБР.

Чтобы вернуться в лоно цивилизации, мне предстояло протопать километров сорок. Выйти на шоссе голосовать – слишком опасно, эту заманчивую идею пришлось отмести с ходу. У полиции вряд ли есть сколько-нибудь внятное описание моей внешности, но в этом рванье меня заметут просто так, безо всяких примет и ориентировок. И по бензоколонкам в поисках телефона тоже шастать не стоит. Денег, кстати, у меня при себе ноль баксов. Итак, пешочком, господин Турецкий.

Опыт пеших путешествий по американским дебрям у меня был весьма ограничен. Чингачгук из меня вышел никакой. Через пару часов я натер ногу, проголодался, как волк, что с учетом вчерашних похождений, в общем, неудивительно. Съедобные коренья и сочные плоды мне на пути как-то не попадались. Хуже всего то, что я постоянно блукал. Местность была достаточно болотистая, поэтому непрерывно приходилось петлять, чтобы не провалиться по уши. Ориентироваться по солнцу не представлялось возможным: около полудня небо заволокло низкими плотными облаками. Поди разбери, за которым из них это дурацкое солнце. Шум дороги тоже не здорово помогал – шоссе здесь, понятное дело, не одно. Так что брел я преимущественно наугад. Около трех часов наткнулся на дикую яблоню – хоть какая-то радость в жизни. Отвратительных, терпких яблок я проглотил не меньше килограмма – даже в раннем детстве со мной подобного не случалось. Сидя под яблоней, я мечтал о диких соленых огурцах, вертолете с теплым душем или, на худой конец, сотовом телефоне.

С наступлением темноты, которое совпало с приступом чудовищной усталости, я отбросил напрочь всякую осторожность и выбрался на обочину трассы. Подбирать в сумерках грязного оборванца никто не желал, но, по крайней мере, идти стало легче. Уже совершенно в сомнамбулическом состоянии около часа ночи я наконец достиг пригорода Нью-Йорка, хотя какого именно – непонятно. Я даже не был уверен на все сто, что это именно Нью-Йорк. Расспрашивать ночных прохожих, в каком городе мы находимся, было бы тактически неверно. Поэтому я зашел в какой-то старый склад и моментально отключился среди пыльных, воняющих чем-то ужасно неприятным огромных тюков…

Проснулся я перед рассветом от сильной боли то ли в спине, то ли в ногах, то ли в груди, то ли в затекшей шее. Места, которое не болело бы, при самом тщательном осмотре обнаружить не удалось. До умопомрачения хотелось коньяку. Впрочем, и от самого дрянного самогона я бы не отказался, только бы налили.