Через четверть часа он был стиснут между подругами на заднем сидении такси, а Блейн сидел впереди.
Единственным, кто говорил, была Бриттани, которая жаловалась, что во время беременности приходится делать очень много пи-пи, пи-пи в промышленных масштабах. В то время как Сантана переводила подозрительный взгляд от одного к другому, немало нервируя Курта.
Ему не терпелось поскорее добраться до больницы.
Он взял с собой новый компакт-диск, для Себастиана, куда записал медленную версию Glad you came, песни, с которой Соловьи выступали на региональных, в их последний год, и которую он посвятил Курту.
Это стало первым признанием. Сделанным публично, во всеуслышание, и совершенно неожиданно, как любил делать он. Хотя, в свое время, песня не произвела ожидаемого эффекта. Правда, сейчас Курт не помнил, почему.
Он рассеянно задался вопросом, был ли тогда среди парней в униформе и Блейн.
Он не помнил толком лица других Соловьёв. Всё его внимание было поглощено только Себастианом, негодяем, что по-настоящему украл его сердце только через несколько лет после того события.
Воспоминание заставило его улыбнуться.
Это была их песня.
И доктор всегда говорил, что больному полезно слушать собственный голос. Поэтому Курт собирался попросить Нэнси, медсестру Себастиана, оказать ему любезность, включать время от времени небольшой проигрыватель, который был в палате, чтобы он мог слушать эту запись, даже когда Хаммела там не было.
Вскоре, он обнаружил, что договориться с медсестрой, была отнюдь не самая большая его проблема на сегодня.
Это случилось, более или менее, в тот момент, когда он столкнулся с обворожительной ведьмой, матерью Себастиана, и решил, что пребывание Блейна, в его доме только что стало постоянным.
Чико* – chico (исп.) – обращение к детям и молодым людям мужского пола в условиях неофициального общения.
====== Глава 2. Горько-сладкие воспоминания. Часть 1. ======
Эти руки, медленно скользящие вдоль бёдер, сводили с ума.
Его ладони обжигали кожу, как если бы были из чистого огня, и его горячее тело, прижимавшееся сзади, заставляло издавать неконтролируемые стоны, умоляя о большем, умоляя о том, чтобы он взял его, не спрашивая разрешения.
Овладел им силой.
Прошло так много времени с тех пор, как к нему в последний раз прикасались таким образом.
Курт даже не помнил, сколько.
Он протянул руку за спину и прошёлся пальцами по его крепким ягодицам, в то время как тот притянул его ещё ближе к себе, покусывая и тут же зализывая, зацеловывая оставленные следы, по всему телу, где только мог достать.
Когда Курт просунул руку между ними, скользнув по собственной заднице, чтобы взять в ладонь возбуждённый член партнёра, тот издал вздох удовольствия и прижал его ещё крепче.
Курт утратил способность воспринимать окружающее, когда ощутил, как его зубы настойчиво, но аккуратно покусывают мочку уха.
Его горячие руки бродили по всему телу, жадные и властные. Его эрекция вдавливалась между ягодицами, прося войти, прямо так, без подготовки. И желание закричать: «Да, сделай это!» – разрывало изнутри.
И потом шёпот, слабый и почти неуловимый: «Тебя возбуждает это, малыш? Нравится, Фарфоровый?»
Его пульс зашкалил, и, вздрогнув, Курт вернулся в действительность.
Он был у себя дома.
Под душем.
Один.
Только один человек называл его так. И этого человека там не было.
Боже, эти воспоминания, накатывающие внезапно, в те моменты, когда он слабее всего, рано или поздно, убьют его. Желание его… убьёт.
Курт опёрся о стены душа, чтобы удержаться, в то время как его тело сотрясалось от рыданий.
Он снова задался вопросом, когда эти сны наяву перестанут быть столь реальными.
И снова не сумел найти ответа.
Блейн чувствовал себя странно.
Сидя на этом диване, рассеянно нажимая на кнопки пульта от телевизора, который не показывал ничего, что в тот момент могло бы действительно его заинтересовать, Андерсон продолжал спрашивать себя, что он всё ещё там делал?
Хотя, на самом деле, это была всего лишь проформа; он прекрасно знал, что там делал.
Он понял это, в тот самый момент, когда, притворяясь гораздо более пьяным, чем был на самом деле, вошёл в этот дом.
Он понял это ещё раньше, на самом деле, едва встретил взгляд кристальных глаз Курта, и его сердце остановилось.
Точно так же, как в тот день, когда он увидел их в первый раз.
Себастиан натворил бед.
И, как обычно, ему придётся всё исправлять.
Среди всех людей в мире, именно ему.
Он знал. Он был готов к этому. В сущности, это было причиной, по которой он приехал в Нью-Йорк.
То, чего он совершенно не ожидал, к чему, как вскоре понял, совсем не был готов, это то, с чем он столкнулся в больнице.
Но это был Себастиан.
И Блейн никогда бы его не бросил, как Себастиан не бросал его.
Никогда.
– Эй, приятель, ты там заснул или что? – спросил Себастиан, махнув перед его лицом рукой.
– Нет, извини, я задумался о вчерашней ссоре с отцом, – ответил Блейн, оглядываясь в поисках места, где можно было присесть и спокойно выпить капуччино.