Сеятель снов

– Очень смешно. Нет, нужно всего лишь переодеться из своих гангста шмоток в нормальную одежду, проехать со мной пару кварталов, затем выйти из машины, позвонить в дверь одного дома и попросить позвать кое-кого. Это всё.

– Чё ты нам мозги пудришь, мудило? Небось завозишь парней на своей говновозке в сраные кусты и делаешь им бо-бо? – снова смех, – Педофилов и педиков тут не любят, так что, сэээр, проваливайте-ка отсюда.

Натаниэль вышел из машины, и направился к парням. Один из них поднял с земли биту.

– По-вашему, я похож на педофила или педика? Советую убрать биту подальше и внимательно послушать. Может, я и мудило, но я прекрасно знаю, что значит жить в этом дерьме, я жил и тусил с друзьями в местах и похуже этого, тогда парни не носили это убогое шмотьё и не слушали рэп. Мы не брали с собой биты, мы брали ножи. Один точный удар в паховую артерию и никакая бита не нужна.

Мальчишки нахмурились, но внимательно слушали незнакомца. Их было шестеро, все примерно одного возраста, все из бедных семей, одного взгляда на них хватило бы, чтобы это понять. Да и не ошивались в этом районе детишки из благополучных семей, здесь им нечего было ловить, кроме неприятностей.

– Так вот, если нам предлагали работёнку, мы не отказывались заработать деньжат. Тем более, если дело непыльное. Уговаривать я никого не собираюсь, если вам кажется, что двадцать фунтов никому тут не пригодятся, то хрен с вами, я найду парней посговорчивее.

– Сотня фунтов прямо сейчас, и я поеду. Мы запишем номер машины, на всякий случай, – сказал самый смелый парнишка лет двенадцати.

Натаниэль достал из кармана бумажник, извлёк оттуда деньги и протянул ему. Тот пересчитал их на глазах у опешивших друзей.

– Стэн, не делай этого, он же чужак, ты на тачку его посмотри, кто вообще на такой ездит? Только психи! – сказал пацан помоложе и пониже ростом, не отрывая взгляда от купюр в руках Стэна.

– Не ссы ты так, Дэнни – малыш. Ради сотни стоит рискнуть, – ответил Стэн и пошёл с Натаниэлем к машине.

Ребята переписали номера доджа, пожелали Стэну «сохранить свою девственность для мужика помоложе», и под громкий мальчишеский смех Додж Чарджер двинулся с места.

Стэн сидел на заднем сиденье, рядом с ним лежал сверток. Натаниэль велел ему переодеться в одежду из свертка, сказав, что это временно, и Стэн сможет оставить одежду себе, если захочет. Внутри были дорогие джинсы, клетчатая рубашка, ремень и новенькие кеды Вэнс.

– Что с размерами? – спросил Натаниэль.

– Рубашка и джинсы немного великоваты.

– Ничего страшного, джинсы подвернёшь, наденешь ремень, рубашку заправишь в джинсы. К тебе не будут сильно присматриваться. В багажнике лежит куртка, наденешь её сверху. В дом не входи, оставайся на улице…

– Так, погодите-ка, давайте по порядку! Что я должен сделать?

* * *

Джереми собрал чемодан, оглядел комнату и, убедившись, что ничего не забыл, снова подошёл к окну. Только сейчас он наконец осознал, что сегодня у него день рождения, но от этой мысли стало ещё хуже. Какими бы жуткими ни казались ему этот дом, город, близнецы, всё это пугало его меньше, чем туманное будущее взросления. Скоро его отдадут в школу, а что будет с Джейн? Она оставит его, уйдёт в другую семью и будет заботиться о другом мальчике, или девочке? Но, скорее всего, ей больше вообще не хочется ни о ком заботиться, всё чаще она выглядит уставшей, больной и … старой. До Карлайла Джереми не замечал, какая она старая. Несмотря на возраст, Джейн Фрай всегда была бодрой, осанистой, разумной, но сейчас… Сейчас она будто сдулась, будто из неё вытянули весь воздух, всю силу; и без того миниатюрная, она похудела чуть ли не вдвое. Какими счастливыми они оба были в то утро, собираясь в Карлайл, с тех пор прошла целая вечность. Она сказала, что дети должны быть детьми, а взрослые взрослыми, но разве он виноват в том, что лишён детства? Сейчас, стоя у окна в жутком чужом доме и глядя на терзаемые ветром деревья, Джереми как никогда хотелось быть обычным мальчиком пяти лет и ничего не понимать; мечтать о торте и подарках на день рождения, любить маму и папу, беззаветно доверять взрослым, но главное – не видеть больше чужие сны, не видеть уродство и увечность человеческих душ. Но больше всего на свете ему хотелось верить, что Джейн Фрай всегда будет рядом с ним, она будет стоять позади, положив маленькую тёплую ладонь на его плечо. Но она словно ускользала от него, уходила в другую жизнь, иную реальность. Всё чаще ему чудилось, что он спит и видит сны – путаные, недосказанные, но всё же связанные. Было в этих снах и что-то ещё – умное, расчетливое и жестокое. Это что-то напоминало Джереми его самого, или ту его часть, что делала его особенным, делала его таким не по годам разумным, давала ему силу, которая так пугала Джейн Фрай. Возможно, поэтому происходящее создавало впечатление дежа вю. Джереми как будто уже всё это видел, но не мог вспомнить.

Стук в дверь прервал его мысли, он услышал встревоженный голос Эллен:

– Джереми, звонила твоя мама, она… в общем, она сказала, что едет сюда.