Сэйв

Когда музыка заканчивается, и я опускаю ее на ноги, Эмили обхватывает мое лицо ладонями и начинает покрывать его слюнявыми поцелуями.

– Спасибо. Спасибо. Спасибо! – пищит она, и я непроизвольно начинаю широко улыбаться.

Казалось бы, самая обычная поддержка, но Эмили сияет, как тысячи звезд. И от этого зрелища я готов сделать эту поддержку еще сотни тысяч раз, стоит ей только попросить.

Глава 24

Liam Payne – Stack It Up (Acoustic)

Эмили

На улице уже стемнело. На хмуром синем полотне ярко сияет полная луна. Ее желтый свет озаряет верхушки зданий Бродвея, по которому стремительно несется «Гелендваген». Толпы ньюйоркцев и туристов гуляют вдоль многочисленных магазинов и баров, светящиеся вывески которых призывают зайти.

Когда мы останавливаемся на светофоре, то я замечаю парня, изображающего пантомиму, а рядом с ним – музыкальную группу, исполняющую кавер на Эда Ширана. Потом зажигается зеленый, и «Гелик» снова вливается в плотный поток машин. Мы сворачиваем с Бродвея и проезжаем по узкой улочке, вдоль которой посажены высокие деревья. Их голые ветки покрыты снегом, и от сильного ветра снежинки с них пылью летят на наше лобовое стекло, а щетки тут же заставляют их исчезнуть.

– Хочешь где-нибудь поужинать? – спрашивает Мэттью. – Или можем взять навынос, – облизнув губы, хрипло произносит он.

Откидываюсь на подголовник и поворачиваюсь на его чарующий голос. Смотрю на взъерошенные волосы и горящие огнем глаза и улыбаюсь от того, что мне сейчас так хорошо с ним.

– Мне все равно.

Он вскидывает бровь и загадочно улыбается.

– Что? – Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Ты подозрительно молчаливая последние пятнадцать минут.

– В каждой девушке должна быть загадка, – пожимаю плечами я.

– Булка, ты уже показала мне все, что только можно. Какие загадки?

Перестаю пытаться контролировать себя и все-таки закатываю глаза.

– А можно мне вернуть того милого Мэттью, что заботливо шнуровал мне коньки пару часов назад?

Здоровяк морщится.

– Милого? Боже, Эмили, никогда не называй меня милым.

Фыркаю.

– Милый, – снова морщится он, произнося это так, словно это самое вопиющее оскорбление в его жизни. – Милый – синоним слова «никакой».

– Что за предрассудки?

– Это не предрассудки. Вот ты прочитал книгу и при этом не чувствовал во время ее прочтения ни одной эмоции. И когда ты закрываешь ее, все, что ты можешь сказать: «О, ну было… мило». Ни хорошо ни плохо. То есть никак.

– Нет, ты путаешь слова «мило» и «нормально». Нормально – это как раз-таки никак. А мило – это когда после прочтения книги тебе улыбаться хочется от ощущения, будто в груди разливается теплое молоко.

Он издает смешок и мотает головой в стороны.

– Ненавижу молоко. И как оно вообще может разлиться в груди?

– Ты невыносим, – выдыхаю я.

– Теперь ты знаешь, каково мне быть с тобой, когда ты постоянно болтаешь о какой-то подобной ерунде.

Улыбаюсь.

– Брось. Тебе нравится, что я много говорю о всякой ерунде.

– Ничего подобного.

– Тогда зачем сейчас сам пристаешь ко мне с расспросами, почему я такая молчаливая, раз не хочешь слушать мою болтовню?

Мэттью хмыкает, а затем его губы расплываются в улыбке.

– Я просто поинтересовался, все ли в порядке.

– Я в порядке. Мне просто… – Вздыхаю, а затем тихо произношу: – Мне просто будто и не нужно слов, когда ты рядом. Тишина не давит. Молчание не кажется каким-то неправильным. Мне просто хорошо с тобой.

Он сглатывает и, остановившись на перекрестке, поворачивается ко мне. В машине темно, но даже в сумраке я вижу что-то непривычно теплое в его взгляде. Радужка карамельных глаз переливается огненным градиентом в красном свете светофора, пока Мэттью пристально смотрит на меня.

– Ладно, – выдыхает он и хриплым, пробирающим до мурашек голосом продолжает: – Боюсь, что иногда мне все-таки нравится твоя болтовня. Не знаю, можно ли привыкнуть к чему-то всего за несколько дней. Но слушать, как ты болтаешь, – это уже что-то вроде привычки.

Уголки моих губ победно ползут вверх.

– Неплохая привычка.

– Ну точно лучше алкоголизма, – пожимает плечами он, стартуя с места, когда загорается зеленый. – Или наркомании.

– Игромания определенно проигрывает, – подхватываю его игру я, и он улыбается. – И всяко приятнее, чем переедание.

– О да, переедание, – морщится он еще сильнее, чем когда я назвала его «милым».

Издаю смешок.

– То есть из огромного перечня вредных привычек самой худшей ты в самом деле считаешь переедание?

– Вообще-то, я не называл зависимость от твоей болтовни вредной, – ухмыляется Мэттью, и я закатываю глаза.

– Так, значит, я твоя зависимость? – прикусив губу, интересуюсь я мгновение спустя.

– Определенно. Но я ни за что от тебя не избавлюсь, Булка, – хрипло произносит он, глядя перед собой, отчего у меня в груди теплеет, а удары сердца ускоряются.

Следующие несколько минут мы наслаждаемся завораживающим голосом Дэна Рейнольдса, звучащим из колонок «Гелендвагена», пока мы сворачиваем к жилому комплексу, где живет Мэттью.