Секира и меч

Когда она зажгла фитилек в плошке на столе, то была уже совсем спокойна:

– Ты появился в такое время… – она кивнула на дверь, за которой только-только начинал рождаться день. – Я не знаю, что тебе предложить: ломоть хлеба или постель.

Глеб улыбнулся украдкой своим мыслям:

– А что бы ты все-таки предложила? Анна смутилась:

– Я не думаю, что ты будешь спать отдельно. Глеб кивнул:- Тогда я выбираю постель. Утренний сон особенно сладок.

Анна поправила шкуру на ложе, потом распустила свои длинные колдовские волосы, встряхнула ими, улыбнулась Глебу. Улыбка ее была очень притягательна – улыбка будто излучала тепло. Глеб, словно зачарованный, не сводил с Анны глаз. Эта красивая женщина совсем не казалась ему старой.

Он шагнул к ней и взял ее за плечи, желая прижать к себе. Но тут почувствовал боль в руке и вспомнил про ожог. Глеб отстранился и показал руку Анне:

– Сначала полечи это.

Анна вмиг посерьезнела, осторожно взяла его за руку и повернула обожженную кисть к свету. Подняла на Глеба сострадающие глаза:

– Скажи, Глеб, ты опять с кем-то дрался? Он засмеялся тихо:

– Нет, я выхватывал из печи горячие пироги. Она не поверила, конечно. Потрогала волдыри, постучала легонько пальцем по ногтям:

– Не больно?

– Самую малость.

Анна кивнула со знанием дела:

– Скоро заживет, – и посмотрела задумчиво в сторону темной торцовой стены. – Есть у меня жир ежа, есть немного овечьего жира; в ступе растолчем семь пшеничных зерен… Есть и травы – жар снять. Их мы тоже разотрем в порошок…

Глеб, слушая ее, восхитился:

– Ты как будто богиня!…

Довольная похвалой, Анна подошла к торцовой стене и сняла с полки несколько маленьких кособоких горшочков и ступку с пестиком; сняла с колышков пару пучков сухих трав. Все это принесла к столу. В горшочках у нее хранился жир.

Анна взялась за дело.

Глеб, наблюдая за ней, сказал:

– Я верю, рука быстро заживет… Спина вон… уже и забыл про нее. Между тем рана была глубокая.

Анна растирала в ступке сухие листочки:

– Моему мужу однажды холод лизнул поясницу. Знаешь, чем лечила его?.. Ядом змей.

Но Глеб был не совсем темный в лекарском деле:

– Да, я слышал, что яды иной раз могут быть лекарством…

Составив в пустом горшочке мазь, Анна трижды обнесла этот горшочек вокруг метлы, при этом пришептывала заклинания. А метлу выбросила за дверь.

Глеб с благоговением смотрел за действиями этой мудрой женщины.

Она сказала:

– Пойдите за метлой, три девицы. Одной девице имя – Боль. Другой девице имя – Жар. А третьей девице имя – Водянка… Прочь, прочь!…

Анна плотно прикрыла дверь и усадила Глеба за стол – поближе к свету. Целебную мазь на обожженное место она наносила березовой лопаточкой. Почти сразу же Глеб чувствовал действие мази. Уходила боль, уменьшалось жжение в руке.

Глеб заметил волосок, намотанный на пальце у Анны:

– Что это у тебя?

Анна спрятала лукавые глаза:

– Это любовь милого дружка. Пока ношу на пальце, не разлюбит.

– А если снимешь?- Он прозреет, наверное, – женщина погрустнела. – Он увидит, какая я старая и некрасивая.

Глеб подцепил ногтем волосок и скинул его:

– Если милый дружок – не я, то его и не надо. А если это мой волос, то знай: красивее, чем ты, я не встречал женщины.

Слезинка блеснула у нее на щеке. Анна посмотрела на Глеба благодарно:

– Я о тебе думаю сейчас, и моя душа поет песню. Никогда прежде не пела у меня душа. А между тем мне немало лет…

– Сколько же?

– Лет тридцать, наверное. Я не знаю точно… Глеб коснулся рукой ее плеча, волос:

– Сейчас, с распущенными волосами ты выглядишь очень юной…

Анна не ответила. Нанеся мазь, она осторожно обернула его руку чистой льняной тряпицей. И замерла.

Глеб посмотрел на нее. У Анны по щеками текли слезы.

Она сказала:

– Мне так хорошо сейчас, так спокойно!…

Глеб привлек ее к себе, прижал голову Анны к своей груди, погладил волосы. Глеб вдыхал запах ее волос, они пахли травами и цветами – весенним буйным лугом. Ее слезы, горячие и юркие, скатывались ему на грудь.

Он поцеловал ей лоб, нос, губы. Потом взял ее на руки и отнес на постель.

Глеб целовал Анну нежно, он едва касался ее губами. А она счастливо улыбалась в темноте и шептала:

– Ты такой большой. Я не могу охватить тебя руками… Но ты такой нежный – как весенний теплый ветерок в поле.

Он прижимал ее к себе, он гладил ей спину, бедра.

И говорил:

– Я и есть ветерок. Я искал тебя. Ты – тихая заводь, ты – темная вода. Я раздвигаю ряску и вижу в тебе отражение свое. Я украшу тебя кувшинками…

– Ты – огонь… – жарко шептала ему в ухо Анна. – Как жаль, что ты поздно пришел! Я б уже родила тебе ребенка…

Едва справляясь с головокружением, Глеб вдыхал запах ее волос. Он провел ей рукой по спине; Анна выгнулась – гибкая и стройная. Грудь ее нацелилась в него. Глеб целовал ей грудь:

– Ребенка?.. Ты – женщина!… Всякий мужчина ребенок перед тобой. Ты – мать, ты родишь, как земля… И я твой ребенок. Ты – женщина и земля. Ты родила этот мир. И меня родила ты, женщина. Я вышел из тебя, но замкнется круг, и в тебя же я войду… земля…

Анна вскрикнула. Ее широко раскрытые глаза смотрели в темный потолок. В глазах ее были сейчас и любовь, и смерть, и блаженство, и боль…