Волк и Щелкун наломали сухих веток в кустарнике и разожгли костер. Батыр, нанизав мясо на прутики, принялся его запекать. За этим делом он говорил о своих людях. Одного из половцев звали Егет, а другого – Кояш.
Батыр сказал:
– Егет по-нашему – удалой, отважный человек. Егет очень соответствует своему имени. Нет в степи наездника, равного ему и такого же смелого… – Батыр показал на другого половца. – А Кояш – это солнце. И правда, посмотрите, как он бел лицом и красив.
Все посмотрели на Кояша. Тот действительно был красив. Бросались в глаза его очень тонкие черты лица.
Глеб назвался сам и назвал побратимов:
– Вот Волк. К дурным, нечестным людям он может быть беспощаден. Одного он даже загрыз, потому что не имел тогда под рукой оружия.
Половцы кивнули Волку. Он кивнул им в ответ. Глеб сказал:
– А вот Щелкун. У себя на родине он известен тем, что съел живьем мышь…
Половцы посмотрели на Щелкуна с уважением. Потом их взгляды обратились к Марии. Девочка в это время пекла для всех на раскаленном плоском камне лепешки.- Это Мария, – просто назвал Глеб. Красивый Кояш подмигнул девочке и улыбнулся. Что-то сказал.
Батыр перевел:
– Кояш говорит, что эта девочка похожа на его сестру. У нее тоже синие глаза. Это для половцев большая редкость.
Потом и Егет сказал, что ему нравится Мария, – так нравится, что он даже мог бы обучить ее ездить верхом. Он даже был бы не прочь жениться на такой, как она. А всякая половчанка умеет хорошо ездить верхом.
Марии были приятны слова этого половца, хотя они и смутили ее. Однако она покачала головой в знак того, что не собирается замуж. И подложила Егету лишнюю лепешку.
Это все заметили и заулыбались.
Так девочка в кругу мужчин порой может с легкостью наладить взаимопонимание… Глеб сказал про Марию:
– Она еще ребенок. Ей рановато думать о замужестве…
А Батыр перевел ответ удивленного Егета:
– Половчанки в ее возрасте уже рожают детей.
Надо сказать, у этого Егета был весьма проницательный и цепкий взгляд. И это при его молодости!… Не случайно его звали удалым; должно быть, из круга своих сверстников он выделялся умной головой.
Они не спеша ели мясо и лепешки.
В больших руках Глеба лепешки выглядели совсем маленькими. Батыр с одобрением оглядел фигуру Глеба, его широкие плечи, могучий торс.
И сказал:
– В наших аилах много крепких славных воинов. Но когда мы сходимся бороться на майдане, я побеждаю всех. И в бою мне до сих пор не было равных. Ты, Глеб, первый, кто устоял передо мной.
Глеб кивнул:
– Не скрою, и мне не доводилось встречать достойного противника. Тем памятнее для меня будет этот угасший день, – тут Глеб внимательно взглянул в глаза половцу. – Скажи, Батыр, а что вы делаете здесь, так далеко от половецкой земли? Я слышал, что земля ваша – Кумания – много южнее этих мест.
Батыр негромко засмеялся:
– Друг, я вижу, ты задал тот вопрос, что уже давно мучит тебя. Что ж! И я на него отвечу… Мы гуляем в этих местах, чтобы люди, живущие здесь, и там, и там… – он показал рукой в разные стороны света, – не забывали: есть на этой земле большой и сильный народ – команы… И потом… – он на мгновение задумался. – Земля у нас одна. Ни ваш христианский Бог, ни наши боги-предки не расчертили эту землю границами. Никто не может с уверенностью сказать, где кончается команская земля и начинается русская… К тому же, я знаю, и ваши воины гуляют по нашей земле, и ходят через нее паломники. А многие беглые даже живут – вы их, кажется, называете бродниками…
Больше ни о чем не спрашивал Глеб. Его, верно, удовлетворил столь исчерпывающий ответ.
Покончив с трапезой, все легли спать.
Ночь была тихая и теплая. Ясное небо было сплошь усыпано звездами. Блики костра играли налице Марии. Девочка улыбалась во сне, – должно быть, видела возле Глеба добрые сны.
Когда уснули даже сверчки, Волк по обыкновению поднялся, сел в сторонке и, устремив глаза к звездам, принялся слушать тишину. О чем он думал в такие долгие ночные часы? Что хотел разглядеть среди звезд?
Конечно же, детей своих Волк видел в небесах. И с ними вел мысленные беседы.
Должно быть, Батыра насторожило поведение Волка: кто знает, что на уме у этого русского с лютыми, всегда прищуренными глазами? Нельзя половцу ошибаться в русской степи. Чересчур доверишься – и расстанешься с головой…
Батыр тоже поднялся, подбросил сучьев на уголья. И скоро костер разгорелся с новой силой.
Волк повернул голову к костру:
– Почему не спишь, друг? Спи. Я посторожу… Батыр задумчиво посмотрел в темноту:
– В нашем народе говорят: «Птица, испугавшаяся ловушки, сорок лет не садится на развилистое дерево».
Волк улыбнулся лишь уголками рта:
– Тебя встревожило, что я поднялся?..
Батыр не ответил. Тихонько напевая бесконечную заунывную половецкую песню, почесываясь и позевывая, подбрасывая веток в костер, он просидел так до рассвета.
Стало быть, не очень-то полагался он на дружеские взгляды, не очень-то доверял красивым словам.
Поутру расстались тепло.