Секира и меч

Многие, кто это видел, посмеялись. Урок пошел верзиле Гансу на пользу. Выбравшись на дорогу, Ганс теперь держался несколько позади Глеба, поглядывал на него очень зло, но задираться в очередной раз не решился…

Среди крестоносцев был еще один детина – очень смуглый, улыбчивый, с длинными, по плечи, волосами. Некоторое время этот человек с одобрением посматривал в сторону Глеба, потом подошел к нему и, улыбаясь широко, открыто, что-то сказал.

Глеб не ответил, ибо не знал языка и не понимал, что ему было сказано.

Человек осторожно похлопал Глеба по плечу, потом посерьезнел и показал на хромающего коня. Сказал что-то.

Глеб по-прежнему молчал. Он и сам понимал, что коня необходимо подковать. Дорога стала каменистой; острые камешки больно кололи коню ногу.

Человек этот отошел. Но в это время с другой стороны к Глебу вдруг прибился тот самый болгарин – будто вынырнул из-под чьего-то воза.

Болгарин снял шапку, какую носил, несмотря на жару, и слегка поклонился Глебу:

– Ты, добрый человек, вступился за меня. Не побоялся. Что я могу для тебя сделать?

Глеб пожал плечами:

– Разве ты можешь мне в чем-то помочь? Они познакомились. Болгарина звали Васил. Васил принялся загибать пальцы:

– Могу для тебя написать икону, могу любую грамоту прочитать, могу сшить рубаху, могу постричь и побрить, могу вырвать зуб, могу для тебя станцевать, могу развлечь беседой…

Глеб остановил этот поток слов:

– Куда ты идешь, Васил?

– Сейчас многие идут в Святую землю.

Глеб с сомнением оглядел его тщедушную фигурку:

– Тебя в твоей же земле обидел тот человек. А что тогда будет на чужбине?

Васил оглянулся на Ганса:

– Всего лишь ухо покрутил! Это разве обида?.. От родичей моих мне посильней доставалось… К тому же… – болгарин посмотрел на Волка и Щелкуна и замолчал.

– Что – к тому же?.. – спросил Глеб. Васил показал на побратимов:

– Эти люди, я вижу, с тобой. Можно и я буду держаться поближе? Я пригожусь…

Глеб улыбнулся:

– Икона мне на дороге ни к чему, грамот мне никто не посылает, рубаху у врага отниму – вон, хотя бы, у того же Ганса; стричься, бриться и сам могу – ножом махну – и стрижен, и брит; зубы у меня все крепкие, как у того Волка; танцев не люблю… Разве что привлечет меня беседа.

Басил оживился:

– Ты скажи, о чем говорить, и я не смолкну до вечера. Говорливость моя особенная – она дана мне от рождения. Вот ведь как было!… Все младенцы рождаются и кричат: «Уа!… Уа!.». Я же, родившись, вскричал: «Как тут у вас?»

Щелкун засмеялся:

– Трещишь как сорока! За это тебя родичи и били… Васил не обиделся:

– Я знаю, как быть полезным… Я с этими людьми уже неделю иду – от самой Паннонии. И научился понимать их языки.- Вот как! – Глеб удивленно вскинул брови. – О чем же говорят сейчас эти люди?

Васил прислушался к разговорам устало бредущих крестоносцев и сказал:

– Они говорят: «Вот ведь какой дурень этот Ганс! Детей наплодил целый воз, а умом беден! Детям с детства не на кого опереться!»

Волк не поверил:

– Все ты выдумываешь, друг! Разве возможно за неделю узнать чужой язык?

Васил сказал:

– Я очень способный к языкам и вообще ко всяким разговорам… А дети Ганса – вот они сидят, на возу.

Глеб и побратимы посмотрели на чумазых ребятишек. Рядом с детьми сидела на возу худая, очень грустная женщина. Наверное, их мать.

Васил добавил:

– Говорят, троих детей Ганс уже похоронил. Но он особо не печалится. Он даже смеется: утверждает, что останься он дома, то похоронил бы уже всех детей. Смеется и пьет ракию… Я не обижаюсь на него. Всего лишь ухо накрутил!… Но вы опасайтесь: он очень злой и постарается отомстить.

Глеб оглянулся на Ганса. Тот все еще буравил его недобрым взглядом.

Глеб сказал молодому болгарину:

– Ты чудак, Васил! Зачем спрашиваешь нас, где тебе идти? Иди где хочешь. Можешь и возле нас – ты же дорогу не перегородишь… А коль скоро у нас зашел такой разговор, скажи, кто вон тот человек – смуглый, с длинными волосами? Он еще подходил ко мне недавно.

– О, это Гийом! – болгарин так и расплылся в улыбке. – Он кузнец. Его все уважают.

Глеб сказал:

– Это хорошо, что еще есть такие люди, которых уважают. Хотя я уже давно таких не видел.

– Значит, у тебя было много врагов?

Глеб оставил этот вопрос без ответа. Сам спросил:

– За что же все уважают Гийома?

– Он справедлив, – убежденно ответил Васил. – Пожалуй, как ты. Ему доверяют делить добычу. Не раз бывало – из своей доли он давал слабому.

Глеб кивнул:

– Если это правда, то он достойный человек. И я был бы не прочь с таким сблизиться.

Васил обрадовался:

– Если двое достойных пожмут друг другу руки, мир будет крепко стоять.

Волк похвалил болгарина:

– Ты, и правда, умеешь развлечь беседой.

А Васил, все еще обращаясь к Глебу, сказал:

– Гийом к тебе подходил, предлагал подковать коня, а ты отказался. Он, как видно, решил, что ты нелюдимый человек.

– Ты же знаешь теперь, я не понял его слов, – ответил Глеб. – А коня надо подковать. Видишь, страдает конь?

Васил, очень обрадованный, засмеялся:

– Я же говорил, что пригожусь!

Он был очень добрый парень, открытая душа. Говорят, с такими спутниками дорога короче, а ночь светлее. И беда – не беда…