Еду в клуб; выясняю, что была и ушла. Дядя нанял этого парня Кинкейда, чтобы в заведении не происходило ничего лишнего. Он и сказал мне, что красавчику-бармену позвонила какая-то девушка, и тот попросился в отгул. Знаю, что звонила Моника. Просто знаю. Она неравнодушна к Джорджу. Терпеть не могу, как она на него смотрит; чувствую себя ничтожеством, потому что на меня она так никогда не смотрит. Не люблю, когда напоминают, что эта девушка – собственность моего отца и должна делать все, что я скажу.
В баре убрали отдельные комнаты и увеличили главный зал. Следовательно, секретная возня с девчонками за закрытыми дверьми прекратилась. Дядя запретил. Красавчик ушел уже несколько часов назад; чтобы сохранить спокойствие, приходится глубоко дышать. Спрашиваю Кинкейда, не знает ли он, куда они направились, и тот отвечает, что слышал, как Джордж сказал, что собирается пойти получить образование. Понимаю, что это значит. В городе есть заброшенное здание, когда-то служившее школой для девочек. Этот огромный серый дом напоминает старый замок или что-то в этом роде. Стоит без дела всего пару десятилетий. Трудно поверить, что каменное строение может так быстро отправиться к чертям, но сейчас это просто гигантский общественный туалет. Подонки со всей округи собираются там, чтобы колоться. Трахают девчонок и проворачивают незаконные сделки, хотя сейчас уже не так активно, потому что копы наложили на это место лапу. Но все равно в любой момент можно наткнуться на несколько гнусных парочек, ищущих, где бы спрятаться. Готов поспорить, что красавчик не платит за то время, когда кувыркается с ней, – за мое время.
Сажусь в машину и еду в школу. Вхожу и начинаю искать Монику. Дом совсем развалился. К тому же он настолько велик, что непонятно, куда идти. Не окликаю ее по имени, потому что не хочу, чтобы узнала о моем появлении. По-настоящему зол за кражу наркотиков и в глубине души даже хочу оставить ее для папы, но знаю, что, если исчезнет, буду очень скучать. Кроме сестры это единственный человек, который хорошо ко мне относится. Слышу, как в одной из спален хлопнула дверь, а потом кто-то побежал. Иду на звук, вхожу в комнату и вижу Монику. Глаза закатились, кожа приобрела тот странный цвет, который появляется только после смерти. А может быть, это совсем не цвет, а его полное отсутствие. Проверяю пульс, хотя уже знаю, что напрасно. Она мертва. Осматриваюсь в поисках пакета, но его нет. Оставляю Монику на полу и ухожу. Все равно уже ничем не помочь. Папа строго-настрого запретил вмешиваться в дядины дела, поэтому догнать красавчика тоже нельзя. Обещаю себе разобраться с ним в другой раз.
Домой возвращаюсь в ожидании худшего. Папы еще нет, но скоро вернется и спросит, что случилось с его товаром. Уже наверняка знает, что не доставил пакет по назначению. Как глупо было доверять Монике.
Иду в комнату сестры, потому что там всегда становится легче. Она спрашивает, можно ли выйти на улицу. Веду ее в сад. Лежим рядом на красных и желтых бетонных блоках и смотрим в небо. Погода не самая лучшая, но вижу, что ей все равно очень хорошо. Она спрашивает, что в сарае, и я отвечаю, что там хранится всякий хлам. Входим туда и смотрим по сторонам. Видим старую люстру с отвалившимися подвесками. Сестра поднимает несколько кристаллов и вешает на уши, а потом украшает волосы. Набрасывает на плечи синюю бархатную штору. Делает вид, что она королева, а я – ее слуга, и со смехом отдает приказы. Люблю, когда она смеется. Из дивана и зеркала в виде солнца сооружает трон. Золотая краска облупилась, вздулась и потрескалась, но над головой возникает сияющий нимб. С длинными темными волосами сестра напоминает даму со старинной картины. Называю ее «миледи», и она смеется еще звонче. Хватает старую метлу и посвящает меня в рыцари, а я покорно склоняюсь у ее ног. Поднимаю голову и вижу, как в зеркале отражается оранжевый закат. В синей шторе, с темными волосами, она выглядит высшей жрицей, тем Богом, которого я искал на обоях. Вдруг перестает улыбаться, склоняется и целует меня в лоб, но я поднимаю голову, и наши губы встречаются. Знаю, что она мне не настоящая сестра, и оттого не испытываю особых угрызений совести. Куда хуже, если в дверях вдруг появится отец. Ложимся на диван, и она позволяет прикоснуться к себе под рубашкой. Напоминаю себе, что ей уже почти семнадцать. Значит, ничего плохого не делаю. Мы снова целуемся, а потом занимаемся сексом: неуклюже, но прекрасно. Очень приятно. Спрашиваю, все ли в порядке, потому что она выглядит немного расстроенной. Говорю, что надо вернуться домой до прихода папы, но она продолжает плакать. Вполне вероятно, что папа не заглянет в ее комнату, поэтому говорю, что запру ее в сарае и вернусь через некоторое время. Не знаю, почему она так переживает. Остается лежать, а я иду в дом.