Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Когда Петрарке было сорок шесть и он уже стал знаменитостью, среди писем от поклонников он получил послание на латыни, написанное в стихотворном стиле и изобилующее похвалами от начинающего писателя, который был всего на девять лет младше его, по имени… Боккаччо. Петрарка, всегда восприимчивый к лести и знающий толк в искусном изъяснении на латыни, ответил добром на добро: той осенью 1350 года Петрарка направлялся на юбилей в Рим, и они договорились встретиться. Боккаччо предвкушал встречу, затаив дыхание: он поклонялся Петрарке издалека в течение пятнадцати лет, описывая его как «vir illustris», выдающегося человека, в своей хвалебной латинской биографии «De vita et moribus domini Francisci Petracchi de Florentia» («О жизни и нравах флорентийского мастера Франческо Петрарки», 1341–1342)[98]. Они сразу же поладили. Петрарка оставался во Флоренции в качестве гостя Боккаччо в течение нескольких дней – этого времени было достаточно, чтобы познакомиться с другими флорентийскими поклонниками. Перед отъездом Боккаччо преподнес ему прощальный подарок: кольцо.

Оно символизировало их отношения, длившиеся десятилетия: Боккаччо был придворным, а Петрарка – царственной особой. Их дружба отличалась искренней привязанностью и взаимными теплыми чувствами, но не обходилась и без ссор, особенно когда речь заходила о Данте. Каким бы знаменитым ни стал Боккаччо после той первой встречи в 1350 году (его «Декамерон» был опубликован всего несколько лет спустя), он всегда будет играть роль второго плана по отношению к Петрарке, который принял его в первый литературный триумвират Италии, но отвел ему лишь незначительное третье место после Данте и, конечно, самого Петрарки[99].

В 1359 году, за четырнадцать лет до лекций о Данте, Боккаччо послал Петрарке издание «Комедии», которое переписал от руки. Эта великолепная рукопись была одной из трех, которые Боккаччо создал за свою жизнь; он также проиллюстрировал издание «Божественной комедии». В рукописный том Боккаччо также включил сборник из пятнадцати сонетов Данте, первое издание своего «Малого трактата в похвалу Данте» и латинскую поэму, восхваляющую Петрарку как спасителя «нашей Италии». Когда дело касалось подарков, Петрарка предпочел бы, чтобы Боккаччо ограничился кольцами. «Если бы мои многочисленные заботы не были столь неотложными, – язвительно писал он в ответном письме, – я мог бы даже попытаться в меру своих сил спасти [Данте]»[100]. Как и обычно, его намерением было показать, что Данте уже не имел значения. Он отнес его к категории просто «диалектных» поэтов, пишущих о любви, поставив его в один ряд с такими несущественными фигурами, как ныне забытый Гиттоне д’Ареццо. В его словах кроется глубокая ирония. Петрарка пытался позиционировать себя как великого итальянского эпического поэта, автора длинной латинской поэмы «Африка», посвященной Второй Пунической войне и римскому полководцу Сципиону Африканскому, произведения, которое должно было сделать его наследником Вергилия[101]. Но эта многословная эпопея оказалась неудачной, а текст, который сделал Петрарку знаменитым, его сонеты к Лауре, были именно той любовной поэзией на тосканском диалекте, которую он высмеивал в Данте.

Беспрестанное очернение Данте Петраркой стало приносить свои плоды. Во втором издании «Малого трактата в похвалу Данте» 1360-х годов Боккаччо был гораздо менее восторженным, чем в первой версии, вышедшей десятилетием ранее. Он опустил свое утверждение о том, что Данте вернул муз в Италию, и убрал его сравнение с флорентийским Гомером и Вергилием. Вместо этого, следуя примеру Петрарки, Боккаччо понизил его до статуса народного поэта, писавшего на непритязательном диалекте, того, кто, по сути, создавал тексты для скромных читателей, которых Петрарка презрительно называл «шерстяниками и трактирщиками»[102]. Многие флорентийцы из низших слоев знали стихи «Божественной комедии» так же, как сегодня подростки знают тексты поп-песен. Но для Петрарки культовый статус Данте был признаком его литературной безродности: Петрарка действительно был тем «уважаемым наставником», который спросил Боккаччо, как «идиоты в таверне» могут оценить поэзию, что было неявным оскорблением популярных писателей вроде Данте. Петрарка считал, что литературный язык должен быть предназначен для образованных людей, а не для массового потребления. Он был не одинок в этом мнении. Один из приверженцев его культа латинской древности, гуманист Никколо Никколи, презрительно заметил, что Данте был поэтом для «сапожников и пекарей», а его работы лучше всего подходят для «бакалейщиков, чтобы заворачивать [в них]. соленую рыбу»[103].