Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Главной причиной этого возрождения интереса к Данте стало внезапное появление его шедевра на других языках, помимо итальянского. Первый французский перевод «Ада», выполненный Антуаном де Риваролем, увидел свет в 1783 году; два десятилетия спустя за ним последовали немецкие переводы всей «Божественной комедии», выполненные К. Л. Каннегиссером и А. Ф. К. Штрекфусом. Первый английский перевод всей «Комедии» был выполнен в 1802 году Генри Бойдом. Он стал предвестником произведения, окончательно воскресившего популярность Данте в Великобритании, – «Откровения» Генри Фрэнсиса Кэри 1814 года. Эта книга – блестящее стихотворное переложение «Божественной комедии» в чистом мильтоновском духе. Она вызвала восторженные похвалы Самуэля Тейлора Кольриджа и была прочитана Уго Фосколо, Джоном Китсом, Джоном Рёскином и многими другими литераторами[391]. По словам одного исследователя, версия Данте Кэри, красивое издание со знаковыми иллюстрациями Гюстава Доре, должна была «украсить столы многих викторианских салонов»[392].

Даже те, кто недолюбливал Данте, не могли не высказаться о некогда почитаемом поэте. Уильям Вордсворт, известный своим редким инакомыслием, назвал поэзию Данте «утомительной» и отверг ее как «немецкое» метафизическое увлечение, что стало для английского поэта окончательным унижением. Однако враждебное мнение Вордсворта на самом деле больше говорит[393]. о его отношении к внезапной популярности Данте, чем о его видении «Божественной комедии», произведения, в котором сугубо личная направленность, поиски духовной опоры и процесс стихотворчества имели много общего с автобиографическим шедевром Вордсворта «Прелюдия» о росте поэтического сознания. Будучи политически консервативным и раздражительным, Вордсворт обрушился не на творчество Данте как таковое, а на новую группу начинающих радикальных левых поэтов – так называемое второе поколение британских романтиков во главе с Шелли, Байроном и Китсом, – которые взяли Данте за образец и часто критиковали Вордсворта. Слово «Данте» стало в романтической Англии синонимом политически прогрессивной, социально разрушительной идеологии, которую презирал традиционалист Вордсворт.

Не только те, кто находился на литературной вершине, были поглощены Данте. Зять Вордсворта Эдвард Квиллинан был прежде всего торговцем и весьма незначительным автором, но даже он держал томик Данте близко к сердцу, входя в свой личный «темный лес». В день смерти своей жены он написал: «Моя возлюбленная Дора [дочь Вордсворта]. испустила последний вздох в час ночи – без пяти минут по лестничным часам на Райдал-Маунт. Io dico che l’anima sua nobi[l].issima si partì nella prima ora del nono giorno del mese ["Я говорю, что ее благороднейшая душа отлетела в первый час девятого дня месяца".] Данте. Новая жизнь. Беатриче»[394]. Менее чем через сто лет после того, как Вольтер провозгласил литературную кончину Данте, его произведения стали достаточно популярными на английском языке, чтобы формулировать мысли скорбящего мужа в интимные и глубоко личные минуты его жизни[395].

У состоятельных европейцев, изучавших итальянский язык в целом и Данте в частности, стали модными длительные поездки в Италию[396]. Для аристократических британских мальчиков, обучавшихся латыни, итальянский язык был сексуальным, «современным» предметом, желанным противоядием от сухих грамматических упражнений, которые ассоциировались у них с мертвыми языками древности. Даже Вордсворт, будучи студентом Кембриджа, обратился к Данте и итальянской литературе, разжигая свое начинающее поэтическое воображение этой все более соблазнительной формой академического бунтарства. От гостиных Лондона до кафедр Оксфорда и Кембриджа, темный лес Данте стал местом, где можно было блеснуть своими богемными взглядами. В романе Томаса Лава Пикока «Аббатство Кошмаров», написанном в 1818 году, есть прекрасная сатира на всеобщую одержимость идеями Данте: «Не знаю, как так получилось, но до последнего времени Данте никогда не попадался мне на глаза. Его никогда не было в моей коллекции, а если бы и был, я бы не стал его читать. Но я обнаружил, что он становится все более модным, и боюсь, что каким-нибудь промозглым утром я все же должен буду его прочитать»[397].

Вторя Пикоку, Стендаль в 1823 году подвел итог европейской дантемании: «Данте по преимуществу поэт-романтик»[398]. Подобно метким высказываниям Вольтера, эти цитируемые литературные строки были эквивалентами твитов от знаменитостей, сигнализирующих миру о том, что чтение Данте теперь было в порядке вещей.