Секрет долголетия

Один из секретов долговечности нашего журнала заключается в неизменной тесной связи с жизнью народа, в частности в подлинно творческом отношении к письмам читателей, привитом сотрудникам редакции опять-таки дядей Костей. Замечу, кстати, что если в 1922 году мы получали десятки писем в день, то сегодня ежедневная крокодильская почта выросла до пятисот корреспонденций!

Из этих писем в редакцию родился придуманный нашим первым редактором раздел «Вилы в бок!», который завоевал, можно сказать, всенародную популярность.

По мысли Константина Степановича, заметки этого раздела должны быть краткими, острыми, злободневными, неотразимо обличающими конкретных носителей зла — бюрократов, подхалимов, лодырей, взяточников, самогонщиков, очковтирателей и тому подобных типов.

За полвека существования «Крокодила» на его страницах сменились сотни рубрик, но единственной «долгожительницей» оказалась еремеевская «Вилы в бок!», которая верой и правдой служит журналу и поныне.

Как-то зимой 1923 года, всего через пол года после создания журнала, дядя Костя позвал нас и торжественно положил на стол письмо одного каменщика из Саратова:

«Дорогой Крокодил!

Знай, что мы гордимся тобой, потому что бюрократы и волокитчики, с тех пор как ты родился на свет, начали побаиваться и десять раз почешут в затылке, прежде чем подстроить любую каверзу: как бы в «Крокодил» не попасть!..»

Василий Иванович Лебедев-Кумач откинул по привычке прядь непокорных рыжих волос и сказал:

— Дядя Костя, как это здорово: «В «Крокодил» попадешь» стало уже поговоркой. Значит, наш журнал завоевал настоящую популярность!..

— Это еще только начало, — мечтательно промолвил Константин Степанович. — Помяните мое слово: «Крокодил» будет иметь миллионный тираж!..

Первому редактору журнала не суждено было дожить до этого радостного дня. Полумиллионным тиражом был напечатай специальный номер журнала, посвященный авиации. Было это в 1933 году^[2].

Дядя Костя придумал еще одну интересную форму подачи материала. Он предложил награждать «орденом» «Крокодила» 1-й и 2-й степени наиболее зловредных бюрократов, волокитчиков, чинуш, тормозящих работу государственного аппарата.

В журнале помещался текст «крокодильского рескрипта», в котором вместе с сообщением о награждении имярека орденом за такие-то деяния читатели приглашались посылать удостоенному «ордена» бюрократу поздравления.

Успех этой затеи был удивительным. Награжденные с ужасом ожидали визита почтальона, который бросал на стол увесистую пачку «приветствий» от читателей журнала. Здесь были и ехидные стихи, и рисунки, и письма от целых коллективов фабрик и заводов.

С каждым номером в журнале все чаще публиковались карикатуры, заметки, реплики, фельетоны, представлявшие собой обработанные письма. По многим сигналам читателей проводились специальные рейды. Столь энергичный сатирический запал рождал особую стремительность творческого процесса. Именно этот напряженный темп работы, ее волнующий ритм; явились целительным стимулятором, благотворно действующим на крокодилий организм.

Еремеевская точка зрения на сатиру и ее роль в социалистическом строительстве пришлась совсем не по душе иным литераторам, которые презрительно называли «Крокодил» «всероссийской стенгазетой» и предпочитали печататься в легковесных юмористических журнальчиках, где можно было, по их мнению, «отвести душу». В числе сотрудников этих журналов были талантливые люди, не обременявшие себя, однако, думами о политической направленности сатирического оружия.

Годы шли, и жизнь показала, кто был прав. Единственным сатирическим журналом, который выдержал испытание временем, оказался «Крокодил».

В РАБОЧЕМ СТРОЮ

Одним из лучших наших редакторов был Михаил Захарьевич Мануильский. Знаток языка, энциклопедически образованный человек, решительный и принципиальный, ценивший все веселое и смешное, он был как бы создан для сатирического журнала.

Этого, однако, никак нельзя было сказать в момент знакомства с ним. На вас смотрел необычайно худой человек со страдальческим выражением лица и скорбным взглядом. Такой его вид объяснялся жестокой язвой желудка, бесконечно мучившей его. Но достаточно было Михаилу Захарьевичу услышать что-нибудь смешное, как он мгновенно преображался. Несмотря на болезнь, он был на редкость работоспособным редактором, хотя часто не сидел за своим столом, а лежал на широком кожаном диване, читая материал, ведя редакционные совещания и беседы с авторами.

Мануильский был человеком очень вежливым, мягким, отлично умел привлекать авторов и разговаривать с ними. Поразительной была его настойчивость в осуществлении своих замыслов. В этом скромном, тихом человеке с ликом иконописного страстотерпца бушевала невидимая снаружи, неукротимая энергия.