Секрет государственной важности

Вдалеке стукнул одиночный выстрел. Железный корпус парохода отозвался на него слабым, словно дуновение ветра, стоном, а Федя схватился за винтовку и приник к маленькой амбразуре…

Еще выстрел, какой-то непохожий по звуку на винтовочный. Секунда тишины — и душераздирающий женский вопль… Подряд несколько выстрелов… Но, к удивлению Великанова, на берегу никто не показывался и стрельба не приближалась, а уходила все дальше. Нет, это что-то не то, не солдаты…

Кто стрелял, кто кричал? Тишина такая, что Федя слышал каждый удар сердца — частый и сильный.

Капитанский будильник показывал уже час дня. Где товарищи Феди, где его враги?

Глава двадцать третья СУДНО ЛОЖИТСЯ НА ОБРАТНЫЙ КУРС

На «Синем тюлене» не сразу обнаружили исчезновение Великанова. Первой хватилась Таня. Она дожидалась его с вахты, приготовила что-то перекусить. И Таня, и Федя любили это время. Тишина, на судне все спят. Под мерное дыхание машины так хорошо вспоминать, строить планы.

Четверть первого. Таня забеспокоилась. Еще через пять минут она принялась его искать. Прежде всего — на мостик.

Обухов удивился:

— Пошел якорь закреплять.

Тревогу внес рулевой Обносков, который вдруг заявил, услышав разговор о Великанове:

— Мне недавно почудился всплеск, только я подумал — может, что с камбуза выбросили…

— Ерунда, — прервал его Валентин Петрович. — Феде топиться не для чего. Это во-первых, а во-вторых, — строго добавил он, — почему вы мне ничего сразу не сказали? Не знаете своих обязанностей?

Таня побледнела и бросилась искать, прихватив фонарь «летучая мышь». У якоря — пусто. В твиндеке она мельком заметила откинутый брезент и вспоротый тюк. Пушнинуяпонец снова прикрыл шерстью.

На кормовой палубе ей встретились Тадзима и Фостер. Они, казалось, безмятежно любовались луной.

— Прекрасная ночь сегодня, не правда ли, девушка? — пропел американец.

Отмахнувшись от них, Таня помчалась на корму, в кочегарский кубрик. И там никто не видел Великанова. В твиндеке, где жили партизаны, тоже. И у матросов его не было.

В проходе под мостиком она наткнулась на опрокинутый керосиновый фонарь и Федину морскую фуражку… и заплакала.

«Это он упал в воду. Но он не мог утонуть, — вдруг вытерла она слезы. — В училище Федя не раз брал первые места по плаванию. Ему в этом завидовали многие… Надо спасти Федю».

Девушка побежала к отцу, разбудила его и, путаясь, волнуясь, все ему рассказала.

— Дела! — пробасил Степан Федорович. — Ну-ну, не убивайся, дочка, прежде времени. — Он поцеловал Таню, вытер ей слезы и заторопился к командиру отряда.

— Повернем обратно, Федора надо искать, — едва проснувшись, сразу же согласился Барышников. Он говорил, крепко выворачивая слова на «о». — Однако, комиссар, человек в море что иголка в сене… — Он по-капитански свистнул в переговорную трубу и приказал Обухову поворачивать. — А иностранцы эти — чего им не спится? Может, они что видели? И их поспросить надо.

Барышников заворочался в постели, стараясь сбросить ноги. Он не привык к бортику, который пристраивается на судах к койке на случай шторма, чтобы во сне не вывалиться из нее. Каждый раз, когда надо было вылезать из вместительной капитанской постели, Барышников ругал моряков.

— Смотри, комиссар, — осилив койку, сказал Барышников. Он сдвинул одну из лакированных досок красного дерева на стене каюты.

Там был тайник.

Степан Федорович с интересом разглядывал скрытый между переборок небольшой шкафчик с тремя полочками; на полках лежали свертки, плотно упакованные в непромокаемую бумагу.

Один из свертков командир партизан дал посмотреть Репнину.

Степан Федорович положил пакет на стол и осторожно развернул.

— Опиум, — сказал он, не особенно удивившись. — Значит, этот Гроссе еще и контрабандист? Не успел сбыть товарец или в цене не сошлись… Куда они ходили в последний раз?

— Я спрашивал, пароход был в Чифу.

Пакеты с гибельным дурманом напомнили Степану Федоровича Владивосток. Страшная торговля наркотиками уносила тысячи жизней. В городе множились притоны курильщиков опиума. Милиция, получив от контрабандистов увесистый куш, часто закрывала глаза.

— Как ты нашел это? — спросил Репнин.

— А я и не искал вовсе, случайно рукой нажал на стену — доска под ладонью и отвалилась… Поворачиваем, — показал Барышников на иллюминатор.

Звездное небо медленно вращалось. Луна теперь была справа. В ее серебристом свете виднелся берег.

— Неужто погиб паренек? — задумчиво сказал Барышников. — Я его к себе в партизаны звал. Не захотел, способнее, говорит, мне на пароходе, обвык на море.

Слова командира отряда были большой похвалой. Всякого он не приглашал.