Секрет индийского медиума

— Я ничья невеста и ничья жена. Я птица вольная. Господа Эйфель и Лессепсы обмануты. О! Кроме Ромэна, с ним мы сообщники. И подстроили все так, чтобы вы с месье Иноземцевым жили в разных гостиницах, не пересекались, а про доктора думали, что он пропал, после того как отправился проводить Ромэна. Кстати, как прошло опознание в русском консульстве? Труп был без особых опознавательных знаков, татуировок, шрамов, которые бы не подошли месье Иноземцеву? Иначе его опять засадят немецкие власти, и тогда тремя тысячами франков мы не обойдемся.

— Без… оп-познавательных… — машинально проронил адвокат и сел рядом с доктором, замерев с расширившимися от ужаса глазами.

— Как вы могли?! Черт бы вас побрал! — вскипел Иноземцев.

Он вскочил со стула и принялся метаться по комнате.

— Что именно? — веско осведомилась Ульяна, внезапным строгим тоном осадив пыл доктора. — Вы о паспорте и подписи посла или о собственной смерти? Если о собственной смерти, то сами виноваты — за три дня ни разу из комнаты не вышли! Конечно, хозяйка и та решила, что доктор помер. Люди на вас, как на чумного, глядят. Никто и никогда не поверит исследованиям человека, который столь пренебрежителен к другим. Вы испортили отношения с Нойманном, поссорились с Беккером, господин начальник полиции морщится, едва слышит ваше имя. Изобретя этот ничтожный луноверин, вы, верно, возомнили себя царем фармации! Неприятнейший человек, Иноземцев. Фу, чванливый и заносчивый!

Она перевела дух.

— Но теперь он мертв, — добавила более мягко, — а у вас есть шанс изменить свою жизнь. Прекратить прятаться, словно крот в подземелье, боящийся солнечного света, возобновить научную деятельность в иных областях и сделать множество других прекрасных открытий, которые чудесным образом исправили бы вашу оплошность. И если у вас имеется хоть малая, хоть ничтожная мысль опровергнуть свою смерть, то будьте готовы к тому, чтобы ответить перед законом за деяния вашей прекрасной супруги. Та ваша жизнь была фальшивой, как сам паспорт, а ныне в руках у вас совершенно подлинное, собственное будущее. И не важно совсем, какое имя оно будет носить. Вы вольны выбрать любое. И не одно. Решайтесь, Иван Несторович. Теперь вы понимаете, почему я так настаивала на побеге? Но вы бы все равно меня ослушались… До чего вы эгоист, довести супругу до самоубийства. Ай-я-яй, Иван Несторович. Пора бы поразмыслить над своим поведением.

На что Иван Несторович поднял полные отчаяния глаза, но возразить ничего не смог и обессиленно опустился обратно на стул. И вовсе не тот факт, что она его все-таки убила, заставил Иноземцева отчаянно страдать, вовсе не подмена паспорта и очередная ее безрассудная эскапада — к этому он уже успел как-никак привыкнуть. Но отсутствие проклятого росчерка посла в графе о супружестве… Невинная проделка в сравнении с трупом, отвезенным в русское консульство, и глотком мышьяка за пафосным монологом Джульетты. Иван Несторович уткнулся взглядом в пол. Полное опустошение охватило душу доктора, будто кто ее наизнанку вывернул, на клочки разорвал и по ветру развеял. И каждая частичка истерзанной души продолжала ныть фантомной болью.

Точно сквозь туман он глядел, как вдруг порывисто вскочил Герши, как по обыкновению своему замялся, покраснел, словно сказать что хотел, потом подошел к секретеру, вынул объемистый бювар и, раскрыв его, торжественно подал Ульяне.

— Что это? — спросила коварная авантюристка, засияв от подобострастной адвокатовой обходительности, точно медный таз.

— Я собирал о вас все, что мог найти… — запинаясь, начал Герши.

Иноземцев продолжал сверлить глазами пол, но диалог меж супругой своей и адвокатом воспринимал как удары плетью, не очень-то даже понимая, о чем идет речь. — Уже несколько месяцев. Мечтал увидеть вас хоть в одно короткое мгновение.

Ульяна стала вынимать из папки разные газетные вырезки, блокнотные листочки, исписанные карандашом.

— О, дорогой Емельян Михайлович, позвольте мне вас так величать. Какая прелесть, Емельян Михайлович, столько статей обо мне одной, — сияла детской радостью Ульяна. — Как забавно! А я считала, что совсем из тени не показываюсь. О, история моих алмазов прослеживается и в венских газетах, и в берлинских, и лондонский «Таймс» написал обо мне. Иван Несторович, посмотрите! И вы все это время, Герши, коллекционировали эти заметки? Вы — чудо!

Иван Несторович поднял голову и растянул губы в подобии улыбки. Будь в его руках пистолет, он порешил бы обоих, а потом и себя заодно. Но никто не заметил в его взгляде безумного блеска. Да и он, внутри пылая будто вулкан, снаружи оставался неподвижным и молчаливым.