Секрет индийского медиума

— Скупал и свозил в брошенную лесничью хижину, в которой вы Джульетту изображали и мышьяк пили. А потом лодкой доставил до Эльберфельда, в клетках. Еще были ужики, но их я не колол коктейлем, состоящим из вируса бешенства и луноверина. Ужики, видимо, просто потом расползлись кто куда.

— Ах, ужики! — в очередной раз не сдержалась Ульяна от удивленного возгласа и даже нервно расхохоталась. — И не жалко было? Ведь зверюшки-то ни в чем не повинны, а вы их умертвили, заставив прежде страдать.

— Зато вы оказались удивительно живучи и невосприимчивы к страданиям. И совершенно не оправдали смертей бедных зверушек.

— И с крыши тогда вы прыгали, стало быть?

— О да, но весьма неудачно — повредил колено, — Иноземцев указал на правую ногу, — теперь хожу с тростью. Хорошо тогда велосипед был с собой, а то бы мне было не уйти так быстро от вас.

— Ха-ха, верно бегством спасались от собственных детищ. Так вам и надо, так вам и пусть! И ничуточки мне вас не жалко. Вы просто из ревности все это сотворили. Вы видели меня с герром Нойманном вместе! Вам поперек горла встало обожание бедного месье Герши, которому вы мстите из ревности. Вы и Ромэна прострелили только потому, что он был мне предан. Гнусный ревнивец, вот вы кто, Иван Несторович!

Ульяна с удовольствием отметила, как лицо Ивана Несторовича на мгновение перестало выражать отрешенное спокойствие и исказилось от ярости, совсем как в тот день, когда он едва не убил американца в эльберфельдской аптеке за его ингалятор с нашатыркой. Даже, может быть, еще яростней. Но тотчас оно вновь приняло холодное выражение, он улыбнулся, вдруг поднялся и подошел к столу.

Ульяна позволила себе еще два шага назад.

— Глядите, я не только с крыш прыгать умею, — проговорил он, выкинув веером колоду карт рубашкой вниз. Потом провел рукой, и все карты стали червонными, потом опять провел, черви сменились пиками. — Хирургу фокусы даются проще, чем кому бы то ни было. Ловкость пальцев ведь чуть ли не с детства тренировал. На лягушках и мышатах. Анатомируя их хрупкие тела. А тут скучные дни в «Брайденбахер Хоф» чем-то заполнять приходилось. Окромя старушки одного доброго приятеля, которую я в Бармене лечил, дел не было. Решил попробовать. Теперь и с вами могу посоперничать. Во что предложите? В вист-преферанс, бостон, экарте, табельку? А?

— Недурно, — оценила Ульяна и, хотя не заметила ничего в рукаве у доктора, поспешила съязвить: — Но я видела, что под вашими манжетами что-то блеснуло.

На что Иноземцев поднял рукава до самых локтей.

«Вот оно зачем доктор по игорным залам хаживал», — пронеслось в голове Ульяны, смотрел, как жулики да шулера порошковыми картами жонглируют. А теперь дразнится. Но на лице ее не промелькнуло и тени удивления. Рано торжествовать-то, герр доктор.

«Пару фокусов выучил, думаешь меня в табельку обыграть. Сейчас такую табельку покажу, век помнить будешь».

— Нет, благодарю, меня больше интересует журналист, — проворковала она, состроив язвительную гримасу и не забывая медленно отступать к окну. — Подослали какого-то безумца-революционера, такого же одержимого, как и вы сами… — шаг. — Хотели меня в дурном свете выставить. А я, наивная, полагала, что Ромэн затеял двойную игру. Убить его готовилась! — еще шаг. — Зря вы, Иван Несторович, думаете, что нет у меня сердца. Видит бог, за одного вас все это время переживала, за вас одного богу молитвы воздавала. Думала, как бы бед каких не натворили, а вы…

— А я тем временем тоже добрыми делами занят был, Ульяна Владимировна, исполнял ваши желания, все равно что джинн из волшебной лампы. От вашего имени, Герши, — Иноземцев повернул на мгновение голову к адвокату, — вел расследование по поимке коварной Элен Бюлов, как мог, пособлял дюссельдорфской полиции, сделав вас истинным героем. Поверьте, «Гру и Маньян» пожалеют, что лишились такого отважного сотрудника… Кстати, забыл передать вести из Парижа. Вас в адвокатской конторе велели рассчитать…

Он запнулся и вновь достал свои часы «Dent London», верно, ждал чего-то, надо бы поторопиться, взволновалась Ульяна.

— Ромэна вернул на путь истинный, быть может, закончит он наконец учебу, — продолжил доктор. — Вместо вас, Ульяна Владимировна, я помог революционерам в их борьбе против монополистов, и теперь они не забудут Элен Бюлов. Вы ведь так стремитесь попасть в газеты и обрести славу. Теперь мадемуазель Бюлов в первых рядах немецкого пролетариата значится. Берлинскую и дюссельдорфскую полицию трясет в лихорадке от одного только упоминания этого почти мифического имени. Посмотрим, сможете ли вы от нее теперь уйти, вновь оставив с носом.

— Зачем вам это, Иван Несторович? — в совершенном отчаянии вскричала Ульяна. — Вы же себя погубили окончательно. Ничего толком не добились этой вашей выходкой с кроликами. Ну напечатала газета канцлера мульку про «Фабен», уже завтра напишут опровержение этой статьи, герра Лупуса изловят и расстреляют, вас ведь тоже не теплая спокойная камера ждет, а смерть. Тягаться со мной вздумали? Кишка тонка!