Секрет каллиграфа

На улице Порт-Саида Фарси увидел Назри, увлеченно беседовавшего о чем-то с известным аптекарем Элиасом Ашкаром. Мастер Хамид спросил себя, почему он не может так подружиться с этим общительным и щедрым Аббани, который, вольно или невольно, мог бы оказать хорошую поддержку Лиге знающих. Некоторые из членов Лиги подозрительно относились к этому жизнелюбивому богачу, другие хотели бы воспользоваться его деньгами без того, чтобы видеть его имя на мраморной доске на здании школы.

Хамид Фарси лез из кожи вон на том заседании. Из-за чего сыр-бор, в конце концов? Или «мудрейшие» решили брать пример с базарных баб, что пережевывают каждую новость, пока она не превратится в грязную сплетню?

— Никто из нас не собирается жениться на Назри Аббани, — уверял он. — Речь всего лишь о том, чтобы привлечь его на нашу сторону, а значит, его распутство не имеет отношения к делу. Или вы проверяли, сколько раз тот или иной министр, генерал или бизнесмен обманывал свою жену, просителя или Господа Бога?

Публика аплодировала. На какое-то мгновение Хамиду Фарси стало не по себе, так что по спине пробежал холодок: он почувствовал, какая стена отделяет его от остальных членов Лиги, равно как и от Назри Аббани, которого он защищал.

В Алеппо Фарси намеревался пробыть три дня, после чего отправиться оттуда в Стамбул для участия в конгрессе каллиграфов и ради получения важной работы. В Анкаре планировалось строительство новой мечети на деньги Саудовской Аравии, и знаменитым каллиграфам предлагалось принять участие в конкурсе на ее оформление. Были приглашены и три арабских мастера. Хамид Фарси мог вполне рассчитывать на победу и хороший заказ.

Уже на следующий день после его отъезда сотрудники ателье стали сокращать рабочее время, перемежая его со все более длительными перерывами и перекурами.

Самад был отличным техником. Он уверенно владел всеми приемами каллиграфии, но ни на йоту не отклонялся от предписываемых стандартов.

— Не нарушив правил, ты никогда не станешь мастером, — говорил ему Хамид.

Но у Самада не было ни фантазии, ни честолюбия. Он не стремился, как Фарси, жить только ради каллиграфии. Он обожал свою жену и троих сыновей, любил готовить им еду и петь с ними песни. Семья была для него всем, а каллиграфия — всего лишь хорошей профессией, позволяющей добывать деньги. Конечно, он никогда не признался бы в этом мастеру, иначе немедленно лишился бы места. За десятилетия совместной работы Самад стал правой рукой Фарси. Никто не платил бы ему больше.

Но Самад никогда не упускал случая похвалить коллег, и за это они любили его. Хамида же боялись, поэтому всегда радовались, когда тот уезжал в командировки. Вот и на этот раз Самад отпустил всех почти сразу после обеда. Лишь один сотрудник остался дежурить на телефоне до шести.

Хамид Фарси вернулся в Дамаск в плохом настроении. Заседание в Алеппо прошло не так, как ему хотелось, да и заказ в Стамбуле получил каллиграф из Египта.

— Турки хотели дать работу мне, но представитель Саудовской Аравии предпочел египтянина, потому что решил, что я шиит. Он думает, если моя фамилия Фарси, что означает «перс», то я непременно должен быть шиитом, — возмущался он.

О конгрессе в Алеппо он ничего не рассказывал. Каллиграфы громко протестовали против школы в Дамаске. Почему бы не устроить ее на Севере, вдали от властей? И кто, собственно, заправляет в Лиге? В стране демократия, а каллиграфы живут по законам халифата, и Великий магистр передает свой пост выбранному им же преемнику. Так не пойдет!

Хамид оставался непреклонен. В конце концов каллиграфы успокоились и в открытом голосовании дружно выступили за школу в Дамаске.

— В Алеппо любят поспорить, но — в отличие от Дамаска — никогда не подводят друзей, — с гордостью заметил председатель секции.

Его слова больно задели Хамида.

Позже Фарси понял, что в Алеппо все получилось вовсе не так плохо, как ему казалось поначалу. Он познакомился с каллиграфом Али Бараке, маленьким молодым человеком, который неизменно держался стороны Фарси и не слушал никаких обвинений в его адрес. Али Бараке буквально смотрел ему в рот. Именно поэтому позже Фарси выбрал его в качестве своего преемника. Помимо всего прочего, он надеялся таким образом завоевать симпатии северян. Но было поздно.

Только переступив порог ателье и убедившись, что там все в порядке, Фарси успокоился. Внезапно он почувствовал желание записать свои впечатления о поездке в Алеппо и Стамбул. Фарси велел Салману приготовить чашку кофе, полез в шкаф за своей толстой тетрадью и вдруг обнаружил, что в тайнике кто-то побывал.

Ничего не пропало, но, открыв тетрадь в черном кожаном переплете, Фарси понял, что к ней прикасалась чужая рука. На корешке была складка, из тех, что остаются навсегда. Кто-то неаккуратно перегнул тетрадь. Если бы она была переплетена плохо, Фарси обязательно недосчитался бы нескольких страниц. Но мастер Серани приобрел ее у известного переплетчика Салима Баклана, прежде чем подарить Хамиду. А потому эта тетрадь просто открывалась на той самой странице, где перегнули корешок.