Секрет каллиграфа

Салман пригласил Нуру в гости. Она давно хотела знать, где и как он живет, но стеснялась напрашиваться. И вот теперь он ждал ее во второй половине дня. У христиан не принято интересоваться, кто ходит в гости к соседям. Домá всегда открыты, и мужчины и женщины навещают друг друга, когда хотят. Она сама наблюдала это еще маленькой девочкой в квартале Мидан, где жило много христиан. В их домах мужчины и женщины сидели вместе за одним столом.

Салману было все равно, что скажут соседи. Единственный человек, чье мнение оставалось ему небезразлично, находился далеко от Дамаска: Сара. Отец где-то пропадал целыми днями, а нередко и ночами. Где он околачивался, не волновало никого, Салмана в последнюю очередь. Мать была единственным мостом между ними, и теперь отец и сын, как два берега реки, не имели никаких точек соприкосновения.

В тот день, когда собиралась прийти Нура, Салман встал в самом начале двенадцатого, оседлал свой велосипед и поехал к Караму.

Тот был сама приветливость, как в старые времена, и, лишь когда Салман заговорил с ним о взломе шкафа Фарси, принялся извиваться, как угорь.

Салман проклинал свою наивность. Он действительно полагал, что Карамом движет чистое любопытство. Он сам подготовил ему слепок старого замка, а через три дня Карам передал ему дубликат ключа. И пока мастер был в отъезде, Салман без труда открыл его шкаф и достал оттуда красивую толстую тетрадь с тайными записями каллиграфа.

Переписать ее за столь короткий срок было невозможно, поэтому в Дамаске пятидесятых годов оставался один выход: фотография. Позже, вспоминая то время, Салман ругал себя на чем свет стоит — таким безобидным и безопасным находил он тогда это приключение.

Четыреста двадцать страниц. У фотографа была хорошая камера, он сделал двести десять снимков, по одному на каждый разворот. Салман стоял рядом. У него сердце в пятки ушло, когда хрустнул кожаный корешок переплета: фотографу нужна была горизонтальная поверхность.

— Не переживай, никто ничего не увидит, — успокоил его Карам.

Осталась заметная трещина.

Он сделал двести десять дорогостоящих снимков, подставил Салмана. «Не слишком ли много ради удовлетворения праздного любопытства?» — спрашивал юноша Карама. Тот же продолжал вилять хвостом и все твердил о хорошем месте у ювелира и о маленьких и больших жертвах ради дружбы. Салман впервые заметил, что улыбка Карама часто не выражает никакой душевной радости, а является лишь игрой лицевых мускулов, обнажающей оскал зубов.

В этот момент в кафе зашел мальчик и заказал что-то за барной стойкой.

— Хасан, новый посыльный Фарси и дальний родственник Самада, — кивнул Карам в сторону парня, с наслаждением уплетающего фалафели.

Салман решил забрать свои инструменты и прежде всего тетради из дома Карама. Он должен был развязаться с ним как можно скорей. И уж во всяком случае, не участвовать в его темных делишках. Он скорей помрет с голоду, чем еще хоть раз зайдет к нему в кафе.

Всю ночь Салман не сомкнул глаз. И не только разочарование в бывшем друге мучило его. Мысли одна ужасней другой приходили в голову. Неужели Карам с самого начала использовал его, чтобы шпионить за Хамидом Фарси? А может, это он подослал его к жене каллиграфа, чтобы сделать ее любовником? Так он отплатил за свое спасение? Карам неоднократно давал понять, что ни во что не ставит благодарность. Он мог кого угодно обмануть и лебезил перед кем угодно. Что, если он специально подсунул Салману Нуру? Сможет ли Салман после этого относиться к ней по-прежнему? Ответа на этот вопрос он не знал, но решил немедленно поделиться своими сомнениями с Нурой, пусть даже сам пока еще ничего не понимал. Сара как-то говорила ему, что умалчивание — первая трещина в отношениях. За ней обязательно последует другая, пока наконец любовь не распадется на тысячи осколков.

Но Карам ни о чем не должен подозревать, пока Салман не перевезет свои вещи в надежное место. Самое главное — тетради. В двух из них было все то, чему он научился за время работы в ателье Хамида: технические приемы и советы мастера, рецептура чернил, состав и секреты красок и корректирующих карандашей. Но особенно дорожил он третьей тетрадью, где Нура записывала ответы на его вопросы, которых, после знакомства с биографией Ибн Муклы, у него становилось все больше. Нуре нравилось помогать Салману: ей доставляло удовольствие рыться в библиотеке мужа, да и время за книгами летело быстрее. Салман с жадностью выслушивал все, что она рассказывала ему о каллиграфах, каллиграфиях и секретах старых мастеров. В благодарность он так нежно целовал ей пальцы и мочки ушей, что Нура не выдерживала и кидалась к нему в объятия.

— С такой учительницей трудно ограничиться одними вопросами, — смеялся Салман.

До своей квартиры он добрался только в половине второго. Открыл окна и двери, подмел и протер влажной тряпкой пол, поставил на стол блюдо со свежими кексами и вскипятил воду для самого лучшего чая, какой только нашел у торговца с Прямой улицы, как раз напротив поворота на рынок специй Сук-аль-Бусурия.