Секрет каллиграфа

— Семьдесят золотых монет, которые Хамид подарил мне на свадьбу. В качестве предоплаты за работу по дому, а также компенсации за то, что я его терпела. Чтобы оплатить остальное, ему не хватит никаких денег, — тихо добавила она.

Она смотрела на рабочих, очищавших от земли пути. Вот уже третья трамвайная линия оказалась заблокированной.

— Я не осел, — прошептала Нура и покачала головой.

«О чем это она? — недоумевал Салман. — Бежит из родного города, бросает мужа, а говорит о каком-то осле».

— Я твой осел навеки, — улыбнулся он, обнимая Нуру.

Но шутка не показалась ей удачной.

За два часа до отъезда они зашли к Далии. Та подняла глаза от швейной машинки и поняла все.

— Я уезжаю, — сказала Нура.

— Я так и подумала, когда увидела вас, — отозвалась портниха. — Ты уверена?

Нура кивнула.

Прощаясь, обе плакали. Далия знала, что никогда больше не увидит свою юную подругу. Позже она вспоминала, что осознала в тот день одну истину: иногда человек готов расстаться с жизнью не из ненависти, а из любви к ней.

Напоследок Нура навестила и родительский дом. Ей было известно, что отец вот уже несколько дней лежит в постели с гриппом. Она отдала ему конверт с письмами, коротко объяснила, что это такое, и попросила беречь их как зеницу ока. Сделав это, она выбежала вон. Отец бросился догонять ее в тапочках.

— Что-нибудь случилось, дитя мое? — кричал он. Нура плакала. — Чем я могу помочь тебе? — спросил отец. Он был так слаб, что едва держался на ногах.

— Прочитай письма и реши сам, что можешь для меня сделать. А пока я позабочусь о себе сама.

По его лицу текли слезы, но Нура пересилила себя и выбежала на улицу.

— Бог да благословит тебя, — шептал он, все еще надеясь, что в конце переулка дочь обернется и помашет ему рукой, как делала всегда.

Но Нура уже исчезла за поворотом на главную улицу.

Рами Араби медленно вернулся в свою спальню и вскрыл дрожащими руками большой конверт. В нем было длинное прощальное письмо Нуры и больше тридцати записок с его собственными изречениями. Шейх сразу понял, что это не предвещает ничего хорошего.

Письма Назри заставили его содрогнуться от ужаса.

Шейх не верил собственным глазам и напрасно пытался взять себя в руки. Он снова и снова перечитывал строки, в которых Нура писала о своем разочаровании и муках неудавшейся семейной жизни. Она уверяла, что не будет проклинать ни его, ни мать, но отныне сама займется своей жизнью, поскольку родители оказались не в состоянии ее защитить.

Рами Араби слишком хорошо знал свою дочь. Она так подробно описала ему все, прежде чем бежать, потому что ее душа пропиталась горечью и она должна была выжать ее, как губку.

Трижды перечитав объяснение Нуры, шейх бросил взгляд на письма соблазнителя, написанные рукой супруга дочери, и задрожал от негодования.

— Проклятый сводник, — громко произнес он.

В тот апрельский день мать узнала о визите Нуры только вечером, вернувшись с заседания одного женского религиозного общества. Она попросила мужа прочесть ей вслух письмо, по тону которого сразу поняла, что ее дочь уже покинула семью. На крик Сахар сбежались перепуганные соседки. Они решили, что ее убивает муж, и поспешили на помощь.

Салман же в тот день отправился в дом Карама. Он забрал свои тетради и инструменты и оставил на память бывшему другу маленькую круглую каллиграфию. Вернувшись с работы и обнаружив ключ в замке, Карам удивился и обрадовался. Он всегда ждал Салмана.

В середине марта он заходил к нему во Двор милосердия, но не застал дома. Соседка сообщила Караму, что Салман учится у шеф-повара ресторана «Аль-Андалуз» премудростям дамасской кухни. Это был элитный ресторан, он располагался неподалеку от квартала Баб Тума.

Тогда Салман как будто обрадовался его появлению. Он признался, что, с тех пор как открыл для себя искусство кулинарии, гораздо уверенней орудует поварешкой, чем пером. Сейчас у него много работы: он готовит две свадьбы. Однако как только выпадет свободная минутка, обязательно навестит Карама и, возможно, немного позанимается каллиграфией. Его новый шеф Карлос — на четверть испанец, на четверть иудей, на четверть араб и максимум на четверть христианин — любит каллиграфию и считает ее, наряду с кулинарией, верховой ездой и фехтованием, обязательным для каждого настоящего мужчины искусством.

На Карама эта встреча произвела сильное впечатление. Он впервые заметил, что Салман может так хорошо говорить. Если это шутка, засмеялся Салман, то, возможно, Карам и прав. До сих пор он чувствовал что-то вроде узла на языке, и вот теперь любовь и запах специй развязали его.

«Салман больше не мальчик, он мужчина», — думал Карам, возвращаясь в кафе.