Секрет каллиграфа

Может, Фарси преувеличивал непроходимую тупость этих бородачей? Неужели у руководства «чистых» хватило ума и хладнокровия уничтожить его на всех уровнях? Могли ли они сознательно стремиться к большему, чем физическая смерть врага?

А что, если им удалось проникнуть и в Лигу? Он давно замечал, что некоторые наиболее консервативные члены союза, и даже кое-кто из «мудрейших», питают симпатии к «чистым», однако никогда не заговаривал с ними об этом в открытую, прекрасно осознавая расплывчатость границы между реакционерами и фанатиками. Теперь Фарси казалось, что «чистые» приложили руку и к расколу Лиги, случившемуся именно в тот момент, когда ему, как никогда, требовалась всеобщая поддержка.

Не исключено, что они имели отношение и к похищению Нуры и его позору. Теперь Фарси допускал, что роль Назри Аббани состояла лишь в том, чтобы заказывать ему письма, которые в дальнейшем позволили выставить его сутенером собственной жены.

Неужели он убил не того человека?

Почему владелец кафе давал показания против него? Или его принудили к тому шантажом? Ведь как гомосексуалист, Карам вечно жил под угрозой тюремного заключения. Адвокатам и братьям Назри не составило труда установить причастность к его убийству четвертой жены Альмас. Ведь это в ее доме Аббани нашел прибежище незадолго до смерти. Но зачем было Караму натравливать Хамида на Назри? Неужели все из-за его дородной кузины? Вряд ли. Или таким образом они отомстили Аббани за его меценатство? А может, они просто убрали Аббани, пока тот не открыл Хамиду правды о его письмах?

Разве не заявлялся к нему накануне сосед Нагиб, прижимистый ювелир, ранее никогда не переступавший порога ателье Фарси, с недвусмысленным предложением от неких уважаемых людей сесть за стол переговоров с Назри и его управляющим Тауфиком? Разгневанный Хамид выставил его вон и велел навсегда забыть дорогу в мастерскую.

Но какое отношение мог иметь ко всему этому Карам? Ведь накануне прихода ювелира он предупредил Хамида о том, что Нагиб — неверный христианин и сам страдает от блудливой жены. Нагиб Рихан — шестидесятилетний старец — недавно женился на двадцатилетней женщине, третьесортной певичке.

Но если Назри Аббани никогда не был любовником его жены, за что же он умер? Неужели сам Фарси послужил орудием уничтожения его же собственного союза?

Этот вывод поразил Хамида как молния. Он тряхнул головой, не потому, что отрицал возможность такого поворота событий, а просто потому, что сама эта мысль была для него невыносима.

Кроме того, ответов на свои многочисленные вопросы он не знал.

14

Наделенный разумом жестоко страдает и в раю,
А неразумному и в несчастье ведомо райское блаженство.

Хамиду было двенадцать или тринадцать лет, когда он впервые услышал эти стихи. Тогда он видел в них не более чем игру слов. Только теперь он понял, какая горькая правда заключена в этих строках. Это понимание недостатков арабского алфавита привело его в ад, в мир погрязших в грехе невежд, по большей части неграмотных, для которых буквы были неприкосновенной святыней, а не орудием мысли.

В Европе, как сказал когда-то Хамиду министр, ему бы поставили памятник. Здесь же никто не поручится даже за его жизнь. Фарси сжал зубы и перевел взгляд на свои босые ноги, втиснутые в некогда элегантные туфли, служившие ему теперь, с обрезанными задниками, домашними тапками.

Что же случилось с ним?

15

Долгое время Фарси полагал, что нападки на него начались в январе 1956 года, когда были обнародованы связанные со школой планы.

Однажды он обнаружил в своем дневнике запись, которая не на шутку встревожила его. Фарси несколько раз перечитал эту незаметную строчку: «Неприятный звонок. Мужчина обозвал меня „агентом неверных“». Дата — 11 октября 1953 года.

Разумеется, тогда он не придал этому большого значения. Хамид был буквально завален заказами, и ни на что другое сил у него просто не оставалось.

Как он мог проглядеть эту запись? Только сейчас, в камере, Хамид понял, что недруги взяли его на мушку гораздо раньше, чем он полагал до сих пор. И эта дата, 11 октября 1953 года, тоже неслучайна.

Вскоре после свадьбы Фарси встречался с многочисленными коллегами, либеральными шейхами, учеными-исламистами, профессорами и политиками с целью убедить их в необходимости реформы арабского шрифта. Напрасно.

Тестя Хамид числил среди самых рьяных своих сторонников. Однако Рами Араби полагал, что ни один мусульманин не осмелится на усовершенствование алфавита из страха перед фанатиками, ошибочно усматривающими в реформах противоречие Корану. Именно поэтому он сдерживал и Фарси.