Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее

Что касается технологий, как мы убедились в главе 16, очень грамотные люди, которые на протяжении человеческой истории до самого последнего времени были редкостью, обладают несколько иной нейронной “проводкой”, у них лучше вербальная память, сильнее мозговая реакция на речь, но при этом несколько страдает способность распознавать лица. Очевидно, некоторые особенности письменности в ходе эволюции приспособились к генетически обусловленной структуре нашего мозга, но здесь стоит задаться вопросом, к каким последствиям привело широкое распространение грамотности и связанных с ней нейрологических изменений, произошедшее благодаря религиозным убеждениям, быстро распространившимся вместе с протестантизмом и печатным станком на заре индустриальной революции. Это изменило мозг множества людей и впервые в истории открыло пути культурной передачи между многочисленными европейскими писателями и читателями. Результатом стало внезапное увеличение коллективного мозга.

Поможет ли это нам на практике?

Когда политики, руководители корпораций, генералы и экономисты сочиняют новые законы, придумывают организации, разрабатывают контртеррористические планы или политические программы, они всегда опираются на имплицитные предположения о природе человека. Эти предположения нередко строятся на комбинации личного опыта, самоанализа и фолк-культурных представлений, корни которых – в мечтах какого-нибудь философа эпохи Просвещения. А последствия подобных допущений весьма масштабны. Рассмотрим несколько примеров. После победы США над Ираком в 2003 году многие считали, что иракцы, избавившись от диктатуры Саддама Хусейна и познакомившись с новейшими политическими и экономическими институтами, импортированными из США и Европы, тут же переймут эти институты и начнут вести себя как жители Огайо¹⁷. Этого не произошло – отчасти, вероятно, потому, что новые формальные институты и организации должны соответствовать социальным нормам, неформальным институтам и культурной психологии.

Работники здравоохранения издавна делают упор на “просвещение” в борьбе с малярией, дизентерией и венерическими заболеваниями. Многие врачи были (и есть) убеждены, будто стоит сообщить людям факты, как они сразу начнут вести себя разумно, то есть оборудовать себе чистые туалеты, мыть руки, спать под противомоскитными сетками и пользоваться презервативами. Однако на практике раз за разом оказывается, что никакие “факты” и “просвещение” никому не помогают – отчасти потому, что культурное обучение у нас избирательно, а эволюция приспособила нас к тому, чтобы перенимать практики и реагировать на культурные нормы. Для нас очень важен контекст сообщения и кто его передает, а причинно-следственные мини-модели (“факты”) играют лишь второстепенную роль и нужны только для подкрепления усвоенных практик и социальных норм¹⁸.

Детские сады в Хайфе хотели заставить родителей вовремя забирать детей. В шести садиках ввели штрафы для опоздавших родителей, ведь именно так советует поступать экономика. Если люди реагируют на материальные стимулы, значит, после введения штрафов родители станут опаздывать реже. В результате количество опозданий удвоилось. Через 12 недель штрафы отменили, но родители продолжили опаздывать и не вернулись к тому, что было до штрафов. То есть от штрафов стало только гораздо хуже. Очевидно, введение штрафа изменило имплицитную социальную норму: опоздание перестало быть нарушением межличностного социального договора, вызывающим стыд и неловкость перед сотрудниками детского сада. Теперь это просто услуга, которую можно оплатить. Думаю, лучше было бы зайти с другой стороны: подкрепить межличностный договор эксплицитной социальной нормой и наладить более тесные отношения между родителями и сотрудниками детских садов¹⁹.