Перед ними стояла белая, как свежий снег, потолочная плита, верхняя грань его обставленного цементом и бетоном пространства, и выше этого не было ничего. Где-то были звезды и небо, и свежий воздух простора. Что-то важное хотелось сказать. Говорить долго и красиво. Он промолчал, оставляя вечер, как есть, без признаний. Грустно, если приходится повторять признания. Это напоминает о свежести ушедших чувств. Маша все поняла, прижалась к нему и закрыла глаза.
– Подожди, – поднялся Федя и зажег свечку.
Он достал из рюкзака сверток. Маша развернула бумагу. В руках у нее оказалась икона Богородицы, размером с книгу. Посмотрела удивленно – никакой религиозности в них никогда не было.
– Нравится?
Маша кивнула и улыбнулась чуть.
– Выбирай место где повесить, – он поставил икону к свечке.
Потом он посмотрел на Машу и подумал, что никогда не видел такого красивого лица.
– Скоро ты заснешь, – сказал негромко, – а я спать не стану, и буду смотреть, как огонек освещает твое лицо.
Три храма
Утро
– Ты когда с мамой последний раз разговаривал? – она смотрела на него, съежившись от утренней прохлады, и неумело светила фонариком, слепя глаза. Сергей, скрежеща железками в предрассветной темноте, согнувшись, крепил прицеп к машине и ничего не отвечал.
Они жили вместе два месяца. Света, как могла, пыталась наладить его отношения с матерью, которые, он и сам не знал почему, все больше расстраивались. Последний раз встречались они на чей-то семейный день рождения, и он даже не помнил, когда звонил маме.
Пока выбирались к центру, улицы города наполнились гулом потока машин. На подъезде к громадному собору у реки попали в затор. Полосы из красных фар уходили вперед и скрывались за невидимым поворотом.
– Что это? – он показал на толпу. Толпа занимала всю площадь вокруг собора и широкой недвижимой очередью, будто впадающая в море река, скрывалась во дворах. В сумерках, казалось, глыба народа заполонила всю землю и весь воздух; стояла тихо, как стоят люди в ожидании главного, сливаясь с каменной площадью, домами, улицей, и представлялась чудовищной выставкой статуй в человеческий рост в музее, которым был город.
– Наверное, привезли что-то, – сказала Света.
– А.. слышал. То ли пояс какой-то, то ли гвоздь…
Они помолчали, наблюдая за людьми перед собором. Сергей передернул плечами:
– И чего хотят?
– Сил, может, – тихо, как для себя, произнесла Света.
На город упали лучи солнца, и на фоне серых в тени уходящей ночи зданий золотом разгорелись купола.
– Вон, даже темные, – лениво кивнул Сергей в сторону куполов. – Слоев, видно, много положили.
– А тебе-то что? – отвернувшись в сторону, не повышая голоса, чтобы не нарушить утреннее настроение, спросила Света.
– Да ничего, бог с ними, – посмотрел Сергей на нее, а затем снова на собор. – Пусть делают, что хотят. Только как-то не так все это. Купола в золоте, попы в золоте, иконы в золоте…
– Не нужно, – Света нахмурилась. – Хотят стоять – пусть стоят. Мы хотим ехать – вот и едем. И не очень-то едем. Уговорил же – какой-то дом, какая-то деревня… Дел полно, надо закупаться на неделю вперед.
– Ничего, мы же одним днем. Завтра по магазинам. А дом замечательный! И место хорошее. Вот к осени ремонт доделаем, пол переложим, фундамент укрепим и будем на выходные ездить, – Сергей чуть улыбнулся и трогательно, как научился совсем недавно, посмотрел на Свету. Она смущенно оглянулась. Мысль о жизни вместе еще не укрепилась в них, и оба боязливо заговаривали о замыслах их общей жизни.
Когда солнце набрало высоту, они вырвались из паутины уличных пробок и летящих потоков движения. На окраине, на оптовой базе десяток толком не говорящих по-русски грузчиков-азиатов накидали им полный прицеп мешков с цементом и сухими смесями для ремонта.
Полдень
Через три часа были на месте. С виду дряхлый, с прогнувшейся волнами крышей дом походил на все дома довоенной кладки вокруг. Дворы с почерневшими заборами вытянулись по реке, заросшей камышом и ивой, а огородами в длину грядок уходили в поле.
Обливаясь потом и стесывая чухой крошкой ладони, с полчаса он разгружал прицеп, волоком перетаскивал пыльные мешки в сарай. Света разбирала вещи и готовила легкий завтрак. Отдохнув, решили ехать на кладбище.
На крутом берегу посреди села стояла небольшая церковь. Позади, в тени густых крон перекрикивался вороньими голосам старый погост. Они прошли через арочные ворота темного векового кирпича, долго петляли среди покореженных оград, ржавых крестов и крошащихся от старости бетонных памятников с блеклыми фотографиями, пока не остановились у двух заросших могил.
– Прадед и прабабка, – он примеривался взглядом, что нужно сделать. – Сыновья все уже в городе лежат. Дом – от них остался. После Гражданской строили. Думали жизнь наладить. Потом – колхозы. Но живы остались. Детей, непонятно как, вырастили четверых. В войну уже, оба погибли.